— Нечасто, должно быть, находятся покупатели, — рискнул заметить я.
— Сейчас их приезжает больше, — сказал Полк. — Нынче любой кровожадный дикарь, который цивилизуется в достаточной степени для того, чтобы отменить обычай самосожжения вдов и перестать использовать вместо салфетки собственные усы, объявляет себя восточным Рузвельтом и едет к нам изучать летние съезды учителей и рецепты коктейлей. Я свой товар пристрою. Взгляните-ка сюда. Он достал из внутреннего кармана плотно свернутую газету с сильно обтрепанными краями и ткнул в нужный абзац.
— Прочтите это, — сказал королевский шорник. Заметка гласила:
«Его Высочество Сейид Фейсаль ибн Турки, имам Муската, является одним из самых прогрессивных и просвещенных правителей Старого Света. В его конюшнях насчитывается более тысячи чистокровных персидских лошадей. Сообщают, что этот могущественный принц собирается в недалеком будущем посетить Соединенные Штаты».
— Видали? — торжествующе сказал Лукулл Полк. — Мое лучшее седло, считайте, продано — я имею в виду то, что с отделкой из бирюзы на задней луке. У вас случайно не найдется трех долларов, которые вы могли бы ссудить мне ненадолго?
Они случайно нашлись; и я ссудил их ему.
Если эти строки попадутся на глаза имаму Муската, пусть они побудят его скорее предпринять задуманную поездку в наш земной рай! Иначе, боюсь, трем долларам моим придется сказать «прощай».
Перевод О. Дудоладова.
Я пробираюсь в камышах
И озираюсь в страхе.
Речные твари прочь спешат
И замолкают птахи.
Меня бросает в жар и пот,
Когда от ветерка
На миг в движение придёт
Безмолвье лозняка.
Свисают мхи с кривых суков,
Как скальпы древних лет,
И раки из речных песков
Угрюмо смотрят вслед.
Я вздрогну, если возле пня
Скользнет холодный уж
Или прольется на меня
Дождя внезапный душ.
Мне чудится погони свист
В звучании любом,
И выглядит пожухлый лист
Нахмуренным лицом.
Я вздрогну, если крыса вдруг
Сорвется в водоём.
И кажется торчащий сук
Нацеленным копьем.
И, не смолкая ни на миг,
Звенит, непостижим,
В тиши какой то странный крик,
Несвойственный живым.
Кроваво-красный небосклон
На утешенья скуп.
О боже, пусть умолкнет он,
Крик мертвых бледных губ!
Мне холм один на дне реки
Страшней, чем свет кротам.
Там вьются черные угри,
Пируют раки там.
Где не пройдет вовек никто,
Под валуном большим
Лежит придавленное То,
Что раньше было им.
А ночью прокрадусь, как зверь,
Я в хижину свою.
Но смотрят звезды мне сквозь дверь
В лицо, и я не сплю.
Река клокочет между скал,
Как горло у него,
И призрачного воя шквал
В ушах сильней всего.
Но я смеюсь!
И всё ясней
Счастливой мысли ход:
Мой страх исчезнет рядом с ней!
О, что за ночь нас ждёт!
Она от тяжких слёз бледна,
Она его зовёт.
Он не ответит никогда!
Настал и мой черёд.
Я в исступленье жадно пью
Те слёзы по одной.
Но вновь с рассветом «улюлю»
Несётся надо мной.
И там, где всё вокруг мертво,
Бредёт сквозь сухостой
Немыслимое существо,
Погубленное мной.