Салотти немного помолчал, пристально и холодно глядя на совсем уже теряющего от страха разум Макса.
— Простите меня, мистер Салотти, — прошептал пленник белыми от ужаса губами.
Салотти протестующе поднял руку.
— Не надо просить извинений, — сказал он. — Своим поступком ты не только унизил и оскорбил моего сына. Нет. Ты оскорбил и лично меня. Однако же, дело даже не в этом. Если бы все это ограничивалось только тобой, мной и моим сыном, я не стал бы марать о тебя руки. Поверь, я достаточно мягкосердечный человек. Но похитив невесту моего сына за день до свадьбы, ты оскорбил честь нашей семьи и честь приглашенных мною гостей, среди которых были представители большинства крупных семей Америки. По законам Сицилии, по нашим законам, я обязан защищать честь своей семьи. Но в случае с тобой, я должен еще защищать и свое лицо перед другими семьями, большинство из которых требует мести. Ты должны заплатить за обиду кровью. Мало того, по твоей милости этой девушке тоже придется расплачиваться за свое решение.
На лбу Макса выступили капли холодного пота, его трясло, перед глазами поплыли яркие круги. Во время всего этого монолога он, будучи не в силах произнести ни слова, сказать что-нибудь в свое оправдание от сковавшего его страха, смотрел в приковывающие взгляд, гипнотизирующие черные глубокие глаза Джакопо Салотти. Ему казалось, что взгляд этот проникает в самую его душу, в самые потайные уголки его сознания. Лишь когда тот отвернулся, пленник смог сипло взмолиться:
— Пожалуйста, не убивайте меня! Прошу вас. Я извинюсь. Я отдам Барбару! Забирайте ее. Только оставьте мне жизнь, прошу вас...
Макс, не выдержав дикого нервного напряжения, зарыдал. Слезы текли по его щекам, и он поспешно размазывал их ладонями. Пальцы ходили ходуном.
Салотги некоторое время наблюдал за ним. Лицо мафиози оставалось абсолютно непроницаемым. Он, словно сфинкс, хранил свои эмоции глубоко в душе. Лишь когда дон заговорил, чувства, бушующие в его груди, прорвались наружу, да и то всего на мгновение. Губы Салотти презрительно искривились.
— Я же говорил, не нужно извинений. Они ничего не смогут изменить. Все уже решено. Окончательно.
Больше Джакопо Салотти не произнес ни слова. Он молча сделал знак своим подручным и они, подхватив Макса с двух сторон, чуть не силой поставили его на ватные, непослушные ноги и, подтолкнув в спину, вывели из комнаты.
Пять минут спустя машина вновь выехала за ворота. Водитель, огромный парень, старался держаться проселочных дорог, на которых в это время суток не было ни одной машины. Затем лимузин свернул на двадцать шестое шоссе и направился на юг, в малонаселенный, застроенный, в основном, предприятиями район. Небеса вдруг разверзлись, исторгнув из себя слезы холодного дождя.
Машина ехала по совершенно пустой дороге. Лишь изредка по обеим сторонам шоссе из темноты, словно незыблемые часовые, возникали трубы предприятий. Неожиданно справа показались фабричные корпуса. Машина свернула на узкую отводную дорогу и проехала сквозь ворота во двор. Макса выволокли из машины и, не особенно деликатничая, потащили ко входу в цех. Когда они сквозь огромные металлические двери, больше похожие на ворота, вошли внутрь, от вида того, что предстало перед его взором, Макса вывернуло наизнанку. Голова его закружилась, он пошатнулся, с трудом удержавшись на ногах.
Кругом, куда бы он ни направил полный ужаса взгляд, висели в прозрачных мешках мясные туши, и на самом дне этих огромных саванов плескалась растаявшая бурая кровь.
Стоящий за спиной пленника мафиози извлек из кармана плаща капроновую удавку, а из небольшого, принесенного с собой чемоданчика опасную бритву, электронож для разделки мяса и короткий увесистый ломик. Аккуратно разложив все эти предметы на стальном разделочном столе, он ухмыльнулся и сказал:
— Ну, давайте, кладите этого говнюка сюда.
Второй мафиози, помогая приятелю уложить
бесчувственное тело и забивая пленнику в рот кляп, буркнул:
— Только не забудь, Тони, его должны опознать.
Тот, кого называли Тони, довольно осклабился:
— Не волнуйся, приятель. Все будет о’кей, — он наклонился к Максу и несколько раз звонко ударил его по щекам. — Просыпайся, малыш. Сейчас я объясню тебе, что такое настоящая сицилийская месть.