Ее душили воспоминания и муки совести. Она вспомнила вдруг слова полицейского и слова самого Джакопо Салотти, которые словно в один голос твердили: «Немедленно покинуть этот город и эту страну. Спрятаться так, чтобы ее никогда не смогли найти». Барбара думала о том, как же жесток этот мир, как ужасно то, что случилось.
И вновь в ее сознании всплыл голос ирланд- ца-полицейского: «И запомните, этому человеку нельзя верить. Ни в чем, никогда».
Звук едущего лифта вырвал Барбару из ступора, в котором она находилась до сих пор.
Она быстро поднялась с постели и начала лихорадочно собираться, чтобы отправиться в аэропорт и первым же рейсом улететь из этой страны, в которую когда-то, казалось, много лет назад, она приехала, чтобы строить свою жизнь, свое будущее. И жизнь эта теперь была сломана и впереди не было никакого будущего. Ничего, кроме темноты и страданий.
«Это будет человек, которого вы не знаете».
Темноты и страданий...
«Совершенно не знаете...»
Она не стала ничего брать с собой, лишь деньги и документы. И еще на глаза ей попалась их с Максом фотография, на которой они оба счастливо и весело улыбались. Но это было очень давно. В другой жизни. Поэтому Барбара, понимая, что ничего уже не вернуть, никогда уже ничего не будет по-прежнему, отказалась от мысли взять ее с собой. Ей не хотелось, чтобы хоть что-то напоминало ей о той жизни, которая так жутко закончилась сегодня вечером. Бросив последний горький взгляд на красивое фото, девушка перевернула его так, чтобы не видеть этих счастливых, незнакомых ей людей.
Когда Барбара была уже готова к тому, чтобы отправиться в дорогу, она присела на минуту, в последний раз окидывая взглядом квартиру, в которой когда-то была счастлива, в которой пережила столько сладостных мгновений. И вдруг взгляд ее наткнулся на стоящий на журнальном столике телефон.
«Господи! Конечно же! Как я раньше не подумала об этом? Нужно срочно позвонить маме. И отцу. Нужно сказать им, что она едет в Дрохеду навсегда».
Барбара бросилась к телефонному аппарату и стала лихорадочно крутить диск, набирая номер. Руки ее дрожали, она постоянно попадала не на те цифры, и несколько раз ей приходилось нажимать на рычаг и начинать все с начала. Наконец, в трубке после нескольких продолжительных гудков прозвучало: «Прошу меня извинить. Я рада вашему звонку, но в настоящее время не могу подойти к телефону». Барбара, услышав автоответчик, устало опустила трубку на рычаг. Подумав, где бы она могла сейчас разыскать маму, попробовала позвонить на студию и в отель, в надежде на то, что застанет там отца. На студии никто не брал трубку, а в отеле мелодичный женский голос ответил ей:
— Да, мистер и миссис Хартгейм занимают у нас номер, но сейчас они на премьере. Вы оставите для них какое-нибудь сообщение?
— Да, — в отчаянии сказала Барбара. — Передайте, что звонила их дочь Барбара и просила, как только они появятся, срочно перезвонить ей домой.
Барбара решила, что останется пока дома и дождется звонка от мамы, а потом уже, поговорив, они вместе решат, что же теперь делать.
ГЛАВА 8
Предстоящая премьера обещала стать действительно большим и громким событием. Интерес публики подогревался всеми возможными способами.
Стояло солнечное раннее утро премьерного дня. Показ и торжества были запланированы на вечер, и сейчас Джастина, взяв с собой Лиона, Мэри и Джимса, отправилась в «Синемараму», на Бульвар Заходящего Солнца посмотреть, как там идут дела, попробовать зал и сцену и дать своим родственникам хотя бы краем глаза увидеть эту предпраздничную суету. Почувствовать ее на вкус.
Когда они ехали по городу в бурлящем потоке машин, со всех сторон, куда ни обращался взгляд, на них с огромных рекламных щитов смотрела главная героиня фильма. Джастина Хартгейм. «Не вошедшие в рай».
Подъехав к кинотеатру, они увидели, что вокруг «Синемарамы» собралось необычно большое для такого раннего часа количество зевак. Возле красивой мраморной лестницы расположились фургоны телевидения и радио, а от них, суетясь и громко переговариваясь друг с другом, служащие в форменных костюмах тянули в зал толстые, извивающиеся, словно гигантские змеи, кабели.
Фойе, в которое они попали, войдя внутрь, было украшено так, будто здесь должен состояться королевский прием. Везде, куда ни глянь, стояли охапки живых цветов. И этот огромный зал благоухал их тонкими ароматами. Стена напротив входа была занята огромными цветными фотографиями с запечатленными на них кадрами премьерного фильма. Тихо и ненавязчиво звучала лирическая мелодия — саундтрек из фильма, написанный Морриконе.