Она присела. Ага, даже кондиционер есть. Прекрасно.
Клайв вернулся через пару минут и положил на ее стол — «Вот, ты уже думаешь МОЙ стол. Это неплохо», — толстую папку. — Дело «Сэмуэль Бэтроуз против штата». Не буду вдаваться в подробности. В этом вы понимаете куда лучше меня, — он обаятельно улыбнулся. — Сами прочтете. В остальном же можете обращаться ко мне в любое время. Все, что угодно, включая кофе. Клайв еще раз улыбнулся ей и пошел к двери. У самого порога он обернулся: — Вы умеете пользоваться кондиционером и селекторной связью? Она засмеялась и кивнула: — Конечно, не волнуйтесь. — А я, собственно, и не волнуюсь. Кафе находится на противоположной стороне улицы. Туалет — по коридору направо. Факс и ксерокс — в приемной. — Это я заметила. — Вот и отлично, — Клайв притворно злодейски нахмурился. — Значит, не станете отвлекать меня по разным пустякам. Барбара засмеялась звонко и весело. Клайв предостерегающе поднял руку: — И не смейтесь так громко, а то этот городишко лопнет от зависти. Девушка засмеялась еще громче, и он захохотал вместе с ней. И потянулись дни за днями, одинаково похожие один на другой. В них присутствовала лишь работа, отбирающая все, до последней капли, силы. Барбара, приходя домой, валилась с ног и почти сразу же засыпала с папкой в руках. Но она любила свою работу, получала от нее огромное удовольствие. И потом, ведь рядом с ней находился Макс. А впереди их ожидало только хорошее, счастливое будущее.
*
Элен вполне могла бы назвать себя счастливой. И имела бы на это полное право. Ей нравилось жить так, как она жила. С тех пор, как в ее жизни появились Льюис и Жак, Элен стало просто некогда скучать. Ей приходилось заботиться сразу о двоих мужчинах, и девушка делала это с радостью, неожиданно с большим изумлением открыв в себе способности домохозяйки. И неплохие, надо сказать, способности. С домашними хлопотами девушке удавалось справляться как нельзя лучше. Плюс ко всему, она поняла, что работа по дому доставляет ей удовольствие ничуть не меньшее, чем живопись. Словом, она была по-настоящему счастлива. Льюис держал себя с мальчиком так, что общение между ними выглядело простым и естественным. Жак так привязался к нему, что даже хотел остаться пожить у своего нового друга, и его с трудом удалось отговорить от этого. Согласился он лишь после того, как Льюис пообещал, что будет приезжать каждый день и гулять вместе с ним. «Ничего удивительного, — подумала Элен однажды, наблюдая за тем, как мужчины с жаром отстаивают какие-то свои спортивные пристрастия. — У Жака ведь никогда не было друзей. Настоящих друзей. Хотя и ненастоящих не было тоже». — У нас же с тобой очень много дел, Жак, — улыбаясь сказала она мальчугану. — Если ты помнишь, то перед отъездом я договорилась показать твои работы одному человеку, который в художественной школе учит детей рисовать. Он настоящий профессионал. Ты же хочешь учиться, правда? — Еще как хочу, мадемуазель, — он кивнул с важным видом. — Ну, вот видишь, значит, нам надо поехать и выбрать самые удачные твои работы, приготовиться. А Льюис завтра сам приедет к тебе. Аргумент подействовал, и Элен удалось усадить паренька в машину. Однако предварительно Жак все же потребовал, чтобы Льюис лично пообещал ему приехать на следующий день. Льюис охотно дал слово, и мальчуган, вполне удовлетворенный этим, забрался на заднее сиденье. И машина, взревев мотором, укатила. На следующий день, взяв с собой папку с рисунками, они отправились в художественную школу на Бентолла и решили пройтись пешком, так как идти было совсем недалеко — школа находилась лишь в нескольких кварталах от дома. Погода стояла великолепная и тоже располагала к прогулке. Белый шар солнца завис над крышами домов, заполняя улицы дрожащим теплом. От разогретого асфальта поднималось жаркое марево, заставляя мир извиваться в причудливом танце. Жак внимательно наблюдал за этим триумфом полуденного зноя, постоянно вертел головой по сторонам, впитывая воображаемые фантастические картины искаженного города, и удивлял Элен своими очень точными и необычными замечаниями. — Посмотрите, какое странное и интересное дерево, правда? По-моему, оно похоже на двух обнявшихся влюбленных. Элен посмотрела в ту сторону, куда указывал Жак, и поразилась тому, насколько богатое у него воображение. В клубящихся волнах жаркого воздуха фигуры обнявшихся трепетали от охватившей их страсти. Элен и Жак вошли в школу и поднялись в кабинет директора. Тот встретил их очень радушно. Возможно, это было чисто профессиональное умение, а может быть, этот улыбчивый человек действительно питал слабость к детям. Но одно можно было сказать наверняка: он прекрасно отличает учеников способных от по- настоящему талантливых. Посмотрев работы Жака, он искренне похвалил мальчика и немного с ним побеседовал. А потом, попросив Жака побыть несколько минут в приемной и дождавшись, когда пока за ним закроется дверь, сказал Элен: — Ваш мальчик, несомненно, очень талантлив, мисс Хартгейм. И со временем, очень скоро, из него получится просто великолепный художник. Кроме того, из разговора с вашим малышом я понял, что он обладает очень богатым воображением и незаурядной наблюдательностью. Элен рассмеялась: — Надо же, сейчас, по дороге к вам, я думала о том же. Ну и каково же будет ваше окончательное решение? — Я думаю, ему нужно учиться непременно. Время тратить нельзя. Как правило, дети начинают заниматься рисованием лет с шести, а ему уже двенадцать. С удовольствием возьму его к себе в ученики. Но... — директор мягко улыбнулся, — существует один весьма деликатный нюанс. Вы, несомненно, знаете, что наша школа существует не за счет муниципальных субсидий. Иначе говоря, за обучение придется платить. — Да, я знакома с правилами обучения в вашей школе. — Ну, что же, если вас не смущает цена... — Нет. Нас устраивает размер оплаты. — Чудесно, чудесно, — он широко улыбнулся. — В таком случае, добро пожаловать. — Благодарю вас. — Ну что вы, для нас, я не сомневаюсь, будет истинным удовольствием обучать столь смышленого паренька. Кстати, если он хорошо зарекомендует себя, со второго полугодия плата за обучение может быть снижена на пятьдесят процентов. — Великолепно, — Элен сердечно улыбнулась директору. И еще раз спасибо вам, огромное. Когда начнутся занятия? — В середине августа. Буду вас с нетерпением ждать. Надеюсь, вы знаете, что нужно приготовить? — Да, конечно. Всего доброго. Она вышла из кабинета ободренная и довольная тем, что именно она нашла Жака и смогла его достаточно хорошо подготовить. И конечно, девушка очень радовалась за мальчугана. Элен успела так полюбить его, что уже не представляла себе, как раньше жила без этого подвижного, живого паренька. Девушке казалось, Жак привнес в ее жизнь то, чего ей так не хватало — возможность проявить в полной мере те чувства, которые до сих пор прятались в самых отдаленный тайниках ее души. Нежность и заботу. Жак стал ей больше чем другом. Он стал ей сыном. Они вернулись домой. Элен на скорую руку приготовила незамысловатый ужин. Во время еды Жак, как обычно, все время болтал, вертелся, не забывая при этом поглядывать на часы, ожидая, когда же приедет Льюис. Но Льюиса все не было. И Элен уже начала волноваться. Обычно, если вдруг не успевал приехать вовремя, он всегда звонил, а сегодня звонка не было. Он опаздывал уже на три часа, и девушка внутренне напряглась, словно предчувствуя, что с ним что-то случилось. Ощущение было необычайно глубоким. В какой-то момент в груди словно сработал невидимый сигнал тревоги. И Элен почему-то сразу поверила: с Льюисом что-то случилось. Что-то нехорошее, страшное. Когда, наконец, раздался резкий, как взрыв, телефонный звонок, девушка вздрогнула от неожиданности. Элен даже не нашла в себе сил сразу снять трубку, хотя и ждала этого звонка. Чувство тревоги в ее груди выросло до гигантских размеров, затмив собой все. Дрожащей рукой она подняла с рычага трубку и, задыхаясь от волнения, спросила: — Алло? — Сеньора Хартгейм? Звонили из больницы святого Антония. Элен почувствовала, как мерзкий, словно болотная жижа, страх заполняет все ее существо. — Да, я слушаю. — Вы не могли бы приехать? — произнес мелодичный женский голос на другом конце провода. — Мистер Льюис Брэндон сказал, что хочет видеть именно вас. Он все еще в сознании, хотя и в очень тяжелом состоянии. — Льюис?!! О, Боже! Скажите же, наконец, что случилось?! — в панике воскликнула Элен. — Он просил пока ничего не говорить вам... — О Господи, что с ним? Скажите же, умоляю вас! — взмолилась Элен. — На него напали на улице. Какой-то прохожий вызвал карабинеров и «скорую помощь». К нам он попал с четырьмя ножевыми ранениями. Вот, пожалуй, и все, что я знаю точно. Ваш... жених? Он потерял много крови. Честно говоря, будь на его месте другой человек, двух таких ран вполне хватило бы, чтобы он отправился на тот свет. У сеньора Брэндона очень сильный организм. Но несмотря на этот, несомненно, обнадеживающий фактор, я посоветовала бы вам приехать как можно быстрее. — Боже мой! Конечно, я приеду. Передайте ему, что уже выезжаю. — Хорошо, ему передадут, — голос сестры снова стал официально-сдержанным. — Всего доброго. — Всего... Ох, подождите, сеньора! Как отыскать вашу больницу? Как вас найти? Получив подробные разъяснения, она бросила трубку, начала метаться по комнате, не в состоянии сообразить, за что хвататься, что предпринять в первую очередь. Жак встревоженным взглядом смотрел на нее. — Что случилось, мадемуазель? Что-то с Льюисом? — Да, дорогой. Он в больнице, и я должна сейчас к нему поехать. — А можно я поеду с вами? — Нет, Жак, сейчас я должна поехать одна. А ты, может быть, навестишь его потом, когда ему станет полегче. Я надеюсь, ты сможешь побыть один? — Да, конечно. Я же не маленький, — обидевшись, заметил он. — Только, пожалуйста, будь осторожен. И очень тебя прошу никому не открывать двери. Хорошо? А я, как только освобожусь, позвоню и узнаю, как у тебя дела. Договорились? — Договорились. Только возвращайтесь поскорее. — Я приеду и все тебе расскажу. Схватив сумочку и ключи от машины, Элен выбежала из квартиры. На улице уже стоял очень поздний вечер, было темно, и Элен, после нескольких бесплодных попыток поймать такси, взяла собственную машину. Она неслась по ночному городу, стараясь побыстрее добраться до больницы, не обращая внимания ни на знаки, ни на светофоры. Вокруг ее «хонды» то и дело раздавался скрежет и визг тормозов. Один раз за ней увязался патрульный мотоцикл, но вскоре отстал. Машины шарахались от «полоумной женщины» в разные стороны. «Сейчас я, кажется, устрою отличное столкновение с одной из этих развалюх, и в больнице Святого Антония станет на одного пациента больше», — промелькнуло у нее в мозгу, но она даже и не подумала сбавить скорость, а, напротив, до упора вдавила педаль газа в пол. Сначала она ехала по центральным проспектам, а потом решила, что по боковым улочкам будет гораздо быстрее, там было меньше машин и пешеходов. Каким-то чудом Элен исхитрялась притормаживать у пешеходных переходов и молилась про себя, чтобы ей удалось благополучно добраться до больницы. Уже не так далеко от клиники она свернула в один из слабоосвещенных маленьких закоулков и вдруг услышала, как раздался страшный удар, а следом за ним нечеловеческий крик. Она даже не поняла, что произошло, но тут же резко затормозила, огласив округу яростным визгом тормозов. Элен обежала машину крутом и увидела, что на дороге, скорчившийся, весь в крови, лежит мужчина лет тридцати пяти и стонет от боли. На асфальте расплывалось, быстро увеличиваясь в размерах, небольшое густо-вишневое озерцо крови. Девушка так перепугалась, что ничего не понимала, и стояла над ним, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Мужчина в очередной раз громко застонал. Девушка продолжала стоять неподвижно, растерянно озираясь по сторонам, видя, как зажигается свет в окнах близлежащих домов и как вокруг них начинают собираться люди. Элен все еще не до конца осознала происходящее. Она убила человека? Она УБИЛА? Это сон. Это все не более чем один длинный кошмар. Вот сейчас ее разбудит Жак и скажет: «Мадемуазель, проснитесь. Вы так кричите...» Что происходит?.. Что происходит?.. Элен слепо огляделась. Вокруг волновалась, переговариваясь вполголоса, целая толпа зевак. Кто-то побежал вызывать «скорую помощь», кто-то вызвал карабинеров, и через несколько минут Элен услышала приближающийся вой полицейской сирены. И сразу прищурилась от слепящего света фар и ярких бликов маячков, установленных на крышах появившихся патрульных машин. Полицейский инспектор, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу сгрудившихся зевак, рявкая: «Расходитесь! Р-расходитесь! Дорогу!!!», подошел к ней и, взглянув на потерпевшего, спросил: — Как вас зовут, сеньора, и как получилось, что вы сбили этого человека? — Господин инспектор, я сама не знаю. Я очень торопилась, а здесь, в переулке, темно и... и я не заметила, как этот человек выскочил на дорогу. Я поняла, что произошло, только тогда, когда было уже поздно. Но, понимаете... Мне срочно нужно в больницу. Там сейчас в тяжелейшем состоянии находится человек, которого я очень люблю. Из-за этого-то, собственно, я так и мчалась. Инспектор оказался сорока с небольшим лет приятным на вид мужчиной, одетым в гражданский костюм. Он сочувственно смотрел на Элен, но преступление, которое она совершила, было более чем серьезным. И разумеется, ей придется предстать перед судом либо по обвинению в непредумышленном наезде и езде с недопустимой в городе скоростью, либо, — если случится самое худшее, и несчастный скончается, — по обвинению в убийстве по неосторожности. А она просила отпустить ее, совала ему в руки документы, называла адрес, говорила, что сразу же после того, как съездит в больницу, сама явится в полицейский участок. — Вы только скажите, куда мне приехать. Сейчас мне необходимо быть в клинике. Вы не можете не понять меня! Ведь вы же нормальный человек. Он понимал ее, но сочувствие боролось в нем со служебным долгом. Наконец, под изумленными взглядами собравшихся, он сказал: — Хорошо, оставьте мне какие-нибудь документы, и через два часа я жду вас в тринадцатом полицейском участке. Знаете, где это? Надеюсь, вы не подведете меня. Вы же понимаете, что наезд на человека — дело очень серьезное. На всякий случай, сеньора, я отправлю с вами сопровождающего из числа наших сотрудников. — Да, конечно. Спасибо вам, — горячо поблагодарила Элен. В это время подъехала «скорая», и девушка, посмотрев, как врачи погрузили на каталку тело пострадавшего, и, успев краем глаза заметить, что полицейские уже суетятся на месте происшествия, села в машину и поехала к Льюису. Правда, теперь за рулем ее «хонды» сидел молчаливый карабинер, угрюмый, мрачноватый парень, глядящий только перед собой и жующий «чуин-гам». Глаза он старательно прятал под зеркальными очками «полароид», из-за которых его лицо выглядело стерильно бесстрастным. Когда машина отъехала пару кварталов от злополучного места, Элен, уронив голову на руки, в отчаянии разрыдалась. Господи, за что на нее так много свалилось за такое короткое время? «Ну ведь предупреждал же меня Льюис, что когда-нибудь доезжусь! Ведь предупреждал. А вдруг этот человек действительно умрет? — пронзила ее страшная мысль. — Мне дадут пожизненное заключение...» Посидев еще немного и подумав о том, как же жаль, что с Льюисом произошло несчастье и некому теперь будет поддержать ее, помочь советом, напротив, ей самой придется помогать ему, девушка вытерла глаза и постаралась успокоиться, чтобы Льюис не заметил ее слез и не волновался. В его положении не хватало еще переживать за Элен. Взяв себя в руки, девушка вошла в приемный покой, и дежурная медсестра тут же проводила ее в палату. Элен пыталась держаться спокойно и ровно, чтобы Льюис ни о чем не догадался. Ведь ему и самому сейчас было несладко. Она даже сумела выдавить из себя улыбку. Впрочем, больше напоминающую гримасу боли. Когда девушка увидела его, бледного, без кровинки в лице, с мешками под глазами и с перебинтованной грудью, вытянувшегося на больничной постели, сердце ее защемило. Ей было больно сейчас, наверное, почти так же, как и ее любимому человеку. Медсестра вышла и прикрыла за собой дверь. Элен подошла к постели и села на стул, стоявший рядом. — Привет, — сказал Льюис, но голос его, неестественно ровный, звучал чуть громче, чем нужно. Так обычно говорят умирающие, пытаясь создать у окружающих впечатление, что с ними все хорошо. По едва заметной дрожи Элен поняла, что ему больно говорить. — Боже мой, Льюис! Что с тобой случилось? Как это произошло? — Если бы я сам знал. Шел по улице, как раз к вам с Жаком направлялся. Народу вокруг было много, светло еще, и вдруг налетел какой- то малолетний псих, ткнул несколько раз ножом и исчез, как сквозь землю провалился. Я даже разглядеть его не успел, — он тихо застонал, но сразу же продолжил. — Тут же полиция приехала, народ набежал, врачей вызвали. — Боже мой, что же, теперь и по улицам ходить нельзя?! — воскликнула Элен. — Среди бела дня, в людном месте. А ты не знаешь, кто бы это мог быть? — Понятия не имею. Таких врагов, которые хотели бы от меня избавиться, у меня нет. Он сморщился от нового приступа боли, с трудом переводя дыхание. — Очень плохо, дорогой? — Ничего, думаю, выживу. Доктора говорят, что ни один из жизненно важных органов не задет, — он попытался усмехнуться, но новый приступ боли заставил Льюиса сморщиться. — Все будет нормально. Может быть, месяц поваляюсь в больнице, пока приду в норму. — А что карабинеры? — Карабинеры? Разве в этой стране хоть кто-то всерьез надеется на карабинеров? Они, конечно, тут же начали опрашивать свидетелей. Однако, сомневаюсь, что им удалось что-либо узнать. Мне-то им сказать было нечего. Я не помню даже, какого цвета были у этого парня волосы. А свидетели — кто во что горазд. Одни говорят, что это был длинноволосый блондин, другие — коротко стриженный брюнет. И даже во что он одет, никто толком сказать не смог. Так неожиданно все произошло. Ну, представители комиссариата, разумеется, мне пообещали, что разберутся во всем и юнец скоро окажется за решеткой. Завели уголовное дело. Но, я думаю, толку от всей этой возни будет мало. А как там Жак? Вы ходили в школу? — Да, с ним все в порядке. Скоро отправится учиться. Он так ждал тебя, все время смотрел на часы. А сейчас сидит и переживает. Я обещала рассказать ему, как у тебя дела, когда вернусь. Но теперь... — она, испугавшись, что уже проболталась, прикусила язык. Льюис сразу зацепился за ее слова: — Что «теперь», дорогая? — Да нет, это я так. Ничего страшного. — Не обманывай меня. Ты что-то скрываешь? — Да нет же, правда, нет. Но Льюис любил ее и отлично знал, когда девушка пытается что-то скрыть от него. Он почувствовал, что и с ней что-то произошло. Что-то достаточно серьезное. — Ты не хочешь сказать мне, чтобы я не волновался? Так обещаю тебе, если ты промолчишь, я стану переживать еще больше. Только и буду что об этом думать. А ведь врач рекомендовал мне не волноваться. Вон, слышишь? — и действительно, зуммер кардиографа запищал быстрее, а на зеленоватом дисплее пикообразные штрихи стали возникать едва ли не в два раза чаще. — Так что рассказывай и не беспокойся о моих нервах. Давай. Элен тяжело вздохнула. Она все еще сомневалась, стоит ли говорить ему о наезде. Но после коротких раздумий вдруг сказала: — Я сбила человека. Лицо Льюиса вытянулось от неожиданности. Глаза расширились. — Черт возьми, — с огорчением произнес он. — Это серьезно? — Очень. Если этот человек умрет, мне предъявят обвинение в убийстве. Элен потерла рукой щеку, словно собираясь с силами для дальнейших действий. — Тебе срочно нужно обратиться к адвокату. Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. Возможно, все не так плохо, как тебе пытаются представить. В палате повисло тяжелое молчание. Оно было настолько глубоким, что стало слышно, как топчется сопровождающий Элен карабинер за дверью. Его мучительно-задумчивые вздохи раздражали девушку. Она поморщилась. — Господи, — наконец произнесла она. — Был ли в моей жизни второй столь же невезучий день? Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, выразить свое сочувствие, но Элен поднялась и, быстро заговорив, перебила его: — Ну ладно, Льюис, сейчас мне нужно в комиссариат. Я обещала инспектору приехать. Он вроде бы неплохой человек. Во всяком случае, спасибо ему, что отпустил меня к тебе, иначе я бы, наверное, просто сошла с ума от неизвестности. Когда все выяснится и, я надеюсь, как-то уладится, тут же заеду к тебе. Выздоравливай, пожалуйста, поскорее. Жак очень ждет тебя. Да и потом, если мои дела все-таки пойдут не так, как хотелось бы, мальчишка будет один. Какое-то время он, конечно, сможет пожить в школе. Но лучше было бы, чтобы он остался дома. Льюис согласно кивнул. — Удачи тебе, дорогая, — сказал он. — Будем надеяться на лучшее. Хорошо? — Давай надеяться, — ответила она и, поцеловав его, вышла из палаты. Когда Элен открыла дверцу машины, руки ее тряслись, и карабинер помог девушке сесть в салон, на заднее сиденье, и предложил сигарету. — Немного успокаивает нервы, — буркнул он хмуро, вновь пряча глаза за стеклами очков. Время уже поджимало, обещанные инспектору два часа истекали, и карабинер погнал «хонду» со скоростью, превышающей все допустимые нормы. Во всяком случае, в момент катастрофы Элен ехала куда медленнее. Когда они вошли в комиссариат, первое, что бросилось ей в глаза, был металлический барьер. За ним — столы и телефоны, доска объявлений с фотографиями и записками, круглый висячий абажур и еще столы и зарешеченные окна, выходящие на улицу. Многое из того, что, возможно, происходило за перилами справа от входа, посетители видеть не могли, потому что столы в этой части комнаты были отгорожены двумя огромными металлическими шкафами с каталогами и папками с делами. На улице этой ночью стояла ужасная духота, столбик термометра уже пересек отметку двадцать пять градусов и продолжал ползти вверх с одержимостью альпиниста, взбирающегося на Эверест без страховки. В помещении участка два вентилятора уныло месили широкими лопастями спертый, насыщенный влагой воздух, вползающий сквозь открытые окна и вставленные в них решетки. Густой табачный дым, словно масло, можно было резать ножом и мазать на хлеб. Казалось, что здесь все таяло под непрекращающимся зловещим дыханием жары. Только столы и шкафы стояли по стойке «смирно». Полицейские работали в рубашках с короткими рукавами, на которых были пятна пота. Огромные, они расползались по ткани от подмышек вдоль спины. Вентиляторы совсем не помогали. Они разгоняли удушающий воздух, люди вдыхали его, печатая свои отчеты, сверяясь с какими-то записками, и мечтали об отпуске на берегу океана, несущего прохладу. Карабинеры работали, ощущая жару, как живое существо, которое поселилось в их телах и изнутри кололо кожу миллионами раскаленных добела игл. Да и запах в комиссариате был весьма специфический. Пахло табаком, потом и краской для снятия отпечатков пальцев. И еще, но слабо, оружейным маслом. Когда Элен вошла, помещение уголовного отдела участка скорее походило на раздевалку в мальчишечьем клубе. В тесную комнату набилось по крайне мере двадцать подростков. Плюс к этому десяток детективов, шум голосов одновременно всех присутствующих. Девушка подошла к дежурному, сидевшему за металлической перегородкой, который пытался разговаривать сразу по трем телефонам и при этом еще что-то записывать на клочке бумаги. Она остановилась у стойки, ожидая, когда он освободится. Наконец, дежурный самоотверженно расправился с двумя телефонными трубками, и Элен нерешительно обратилась к нему: — Простите, я — Элен Хартгейм. Мне нужен капитан Панчини. Вы не могли бы сказать, как мне его найти? Дежурный кивнул головой, давая понять, что услышал ее вопрос, и тут же снова заговорил по телефону, махнув ей рукой, попросив таким образом немного подождать. Когда он, наконец, освободился, то вопросительно уставился на девушку, и ей пришлось повторить свой вопрос: — Как мне найти капитана Панчини? Дежурный задумался на секунду, словно впервые слышал эту фамилию и она ему ни о чем не говорила, а потом произнес: — А, вы та самая женщина, которая сбила сегодня человека? Кабинет капитана на втором этаже, по лестнице, потом — прямо по коридору до конца, дверь налево. Там он, по крайней мере, должен быть, если не убежал куда-нибудь, пока я отвлекся. Выслушав его объяснения и поблагодарив, Э