же не поняла, что произошло, но тут же резко затормозила, огласив округу яростным визгом тормозов.
Элен обежала машину крутом и увидела, что на дороге, скорчившийся, весь в крови, лежит мужчина лет тридцати пяти и стонет от боли. На асфальте расплывалось, быстро увеличиваясь в размерах, небольшое густо-вишневое озерцо крови. Девушка так перепугалась, что ничего не понимала, и стояла над ним, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Мужчина в очередной раз громко застонал. Девушка продолжала стоять неподвижно, растерянно озираясь по сторонам, видя, как зажигается свет в окнах близлежащих домов и как вокруг них начинают собираться люди. Элен все еще не до конца осознала происходящее. Она убила человека? Она УБИЛА? Это сон. Это все не более чем один длинный кошмар. Вот сейчас ее разбудит Жак и скажет: «Мадемуазель, проснитесь. Вы так кричите...» Что происходит?.. Что происходит?.. Элен слепо огляделась.
Вокруг волновалась, переговариваясь вполголоса, целая толпа зевак. Кто-то побежал вызывать «скорую помощь», кто-то вызвал карабинеров, и через несколько минут Элен услышала приближающийся вой полицейской сирены. И сразу прищурилась от слепящего света фар и ярких бликов маячков, установленных на крышах появившихся патрульных машин.
Полицейский инспектор, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу сгрудившихся зевак, рявкая: «Расходитесь! Р-расходитесь! Дорогу!!!», подошел к ней и, взглянув на потерпевшего, спросил:
— Как вас зовут, сеньора, и как получилось, что вы сбили этого человека?
— Господин инспектор, я сама не знаю. Я очень торопилась, а здесь, в переулке, темно и... и я не заметила, как этот человек выскочил на дорогу. Я поняла, что произошло, только тогда, когда было уже поздно. Но, понимаете... Мне срочно нужно в больницу. Там сейчас в тяжелейшем состоянии находится человек, которого я очень люблю. Из-за этого-то, собственно, я так и мчалась.
Инспектор оказался сорока с небольшим лет приятным на вид мужчиной, одетым в гражданский костюм. Он сочувственно смотрел на Элен, но преступление, которое она совершила, было более чем серьезным. И разумеется, ей придется предстать перед судом либо по обвинению в непредумышленном наезде и езде с недопустимой в городе скоростью, либо, — если случится самое худшее, и несчастный скончается, — по обвинению в убийстве по неосторожности. А она просила отпустить ее, совала ему в руки документы, называла адрес, говорила, что сразу же после того, как съездит в больницу, сама явится в полицейский участок.
— Вы только скажите, куда мне приехать. Сейчас мне необходимо быть в клинике. Вы не можете не понять меня! Ведь вы же нормальный человек.
Он понимал ее, но сочувствие боролось в нем со служебным долгом. Наконец, под изумленными взглядами собравшихся, он сказал:
— Хорошо, оставьте мне какие-нибудь документы, и через два часа я жду вас в тринадцатом полицейском участке. Знаете, где это? Надеюсь, вы не подведете меня. Вы же понимаете, что наезд на человека — дело очень серьезное. На всякий случай, сеньора, я отправлю с вами сопровождающего из числа наших сотрудников.
— Да, конечно. Спасибо вам, — горячо поблагодарила Элен.
В это время подъехала «скорая», и девушка, посмотрев, как врачи погрузили на каталку тело пострадавшего, и, успев краем глаза заметить, что полицейские уже суетятся на месте происшествия, села в машину и поехала к Льюису. Правда, теперь за рулем ее «хонды» сидел молчаливый карабинер, угрюмый, мрачноватый парень, глядящий только перед собой и жующий «чуин-гам». Глаза он старательно прятал под зеркальными очками «полароид», из-за которых его лицо выглядело стерильно бесстрастным. Когда машина отъехала пару кварталов от злополучного места, Элен, уронив голову на руки, в отчаянии разрыдалась. Господи, за что на нее так много свалилось за такое короткое время? «Ну ведь предупреждал же меня Льюис, что когда-нибудь доезжусь! Ведь предупреждал. А вдруг этот человек действительно умрет? — пронзила ее страшная мысль. — Мне дадут пожизненное заключение...»
Посидев еще немного и подумав о том, как же жаль, что с Льюисом произошло несчастье и некому теперь будет поддержать ее, помочь советом, напротив, ей самой придется помогать ему, девушка вытерла глаза и постаралась успокоиться, чтобы Льюис не заметил ее слез и не волновался. В его положении не хватало еще переживать за Элен.
Взяв себя в руки, девушка вошла в приемный покой, и дежурная медсестра тут же проводила ее в палату.
Элен пыталась держаться спокойно и ровно, чтобы Льюис ни о чем не догадался. Ведь ему и самому сейчас было несладко. Она даже сумела выдавить из себя улыбку. Впрочем, больше напоминающую гримасу боли. Когда девушка увидела его, бледного, без кровинки в лице, с мешками под глазами и с перебинтованной грудью, вытянувшегося на больничной постели, сердце ее защемило. Ей было больно сейчас, наверное, почти так же, как и ее любимому человеку.
Медсестра вышла и прикрыла за собой дверь.
Элен подошла к постели и села на стул, стоявший рядом.
— Привет, — сказал Льюис, но голос его, неестественно ровный, звучал чуть громче, чем нужно. Так обычно говорят умирающие, пытаясь создать у окружающих впечатление, что с ними все хорошо. По едва заметной дрожи Элен поняла, что ему больно говорить.
— Боже мой, Льюис! Что с тобой случилось? Как это произошло?
— Если бы я сам знал. Шел по улице, как раз к вам с Жаком направлялся. Народу вокруг было много, светло еще, и вдруг налетел какой- то малолетний псих, ткнул несколько раз ножом и исчез, как сквозь землю провалился. Я даже разглядеть его не успел, — он тихо застонал, но сразу же продолжил. — Тут же полиция приехала, народ набежал, врачей вызвали.
— Боже мой, что же, теперь и по улицам ходить нельзя?! — воскликнула Элен. — Среди бела дня, в людном месте. А ты не знаешь, кто бы это мог быть?
— Понятия не имею. Таких врагов, которые хотели бы от меня избавиться, у меня нет.
Он сморщился от нового приступа боли, с трудом переводя дыхание.
— Очень плохо, дорогой?
— Ничего, думаю, выживу. Доктора говорят, что ни один из жизненно важных органов не задет, — он попытался усмехнуться, но новый приступ боли заставил Льюиса сморщиться. — Все будет нормально. Может быть, месяц поваляюсь в больнице, пока приду в норму.
— А что карабинеры?
— Карабинеры? Разве в этой стране хоть кто-то всерьез надеется на карабинеров? Они, конечно, тут же начали опрашивать свидетелей. Однако, сомневаюсь, что им удалось что-либо узнать. Мне-то им сказать было нечего. Я не помню даже, какого цвета были у этого парня волосы. А свидетели — кто во что горазд. Одни говорят, что это был длинноволосый блондин, другие — коротко стриженный брюнет. И даже во что он одет, никто толком сказать не смог. Так неожиданно все произошло. Ну, представители комиссариата, разумеется, мне пообещали, что разберутся во всем и юнец скоро окажется за решеткой. Завели уголовное дело. Но, я думаю, толку от всей этой возни будет мало. А как там Жак? Вы ходили в школу?
— Да, с ним все в порядке. Скоро отправится учиться. Он так ждал тебя, все время смотрел на часы. А сейчас сидит и переживает. Я обещала рассказать ему, как у тебя дела, когда вернусь. Но теперь... — она, испугавшись, что уже проболталась, прикусила язык.
Льюис сразу зацепился за ее слова:
— Что «теперь», дорогая?
— Да нет, это я так. Ничего страшного.
— Не обманывай меня. Ты что-то скрываешь?
— Да нет же, правда, нет.
Но Льюис любил ее и отлично знал, когда девушка пытается что-то скрыть от него. Он почувствовал, что и с ней что-то произошло. Что-то достаточно серьезное.
— Ты не хочешь сказать мне, чтобы я не волновался? Так обещаю тебе, если ты промолчишь, я стану переживать еще больше. Только и буду что об этом думать. А ведь врач рекомендовал мне не волноваться. Вон, слышишь? — и действительно, зуммер кардиографа запищал быстрее, а на зеленоватом дисплее пикообразные штрихи стали возникать едва ли не в два раза чаще. — Так что рассказывай и не беспокойся о моих нервах. Давай.
Элен тяжело вздохнула. Она все еще сомневалась, стоит ли говорить ему о наезде. Но после коротких раздумий вдруг сказала:
— Я сбила человека.
Лицо Льюиса вытянулось от неожиданности. Глаза расширились.
— Черт возьми, — с огорчением произнес он. — Это серьезно?
— Очень. Если этот человек умрет, мне предъявят обвинение в убийстве.
Элен потерла рукой щеку, словно собираясь с силами для дальнейших действий.
— Тебе срочно нужно обратиться к адвокату. Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. Возможно, все не так плохо, как тебе пытаются представить.
В палате повисло тяжелое молчание. Оно было настолько глубоким, что стало слышно, как топчется сопровождающий Элен карабинер за дверью. Его мучительно-задумчивые вздохи раздражали девушку. Она поморщилась.
— Господи, — наконец произнесла она. — Был ли в моей жизни второй столь же невезучий день?
Он уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, выразить свое сочувствие, но Элен поднялась и, быстро заговорив, перебила его:
— Ну ладно, Льюис, сейчас мне нужно в комиссариат. Я обещала инспектору приехать. Он вроде бы неплохой человек. Во всяком случае, спасибо ему, что отпустил меня к тебе, иначе я бы, наверное, просто сошла с ума от неизвестности. Когда все выяснится и, я надеюсь, как-то уладится, тут же заеду к тебе. Выздоравливай, пожалуйста, поскорее. Жак очень ждет тебя. Да и потом, если мои дела все-таки пойдут не так, как хотелось бы, мальчишка будет один. Какое-то время он, конечно, сможет пожить в школе. Но лучше было бы, чтобы он остался дома.
Льюис согласно кивнул.
— Удачи тебе, дорогая, — сказал он. — Будем надеяться на лучшее. Хорошо?
— Давай надеяться, — ответила она и, поцеловав его, вышла из палаты.
Когда Элен открыла дверцу машины, руки ее тряслись, и карабинер помог девушке сесть в салон, на заднее сиденье, и предложил сигарету.
— Немного успокаивает нервы, — буркнул он хмуро, вновь пряча глаза за стеклами очков.
Время уже поджимало, обещанные инспектору два часа истекали, и карабинер погнал «хонду» со скоростью, превышающей все допустимые нормы. Во всяком случае, в момент катастрофы Элен ехала куда медленнее.
Когда они вошли в комиссариат, первое, что бросилось ей в глаза, был металлический барьер. За ним — столы и телефоны, доска объявлений с фотографиями и записками, круглый висячий абажур и еще столы и зарешеченные окна, выходящие на улицу.
Многое из того, что, возможно, происходило за перилами справа от входа, посетители видеть не могли, потому что столы в этой части комнаты были отгорожены двумя огромными металлическими шкафами с каталогами и папками с делами.
На улице этой ночью стояла ужасная духота, столбик термометра уже пересек отметку двадцать пять градусов и продолжал ползти вверх с одержимостью альпиниста, взбирающегося на Эверест без страховки. В помещении участка два вентилятора уныло месили широкими лопастями спертый, насыщенный влагой воздух, вползающий сквозь открытые окна и вставленные в них решетки. Густой табачный дым, словно масло, можно было резать ножом и мазать на хлеб. Казалось, что здесь все таяло под непрекращающимся зловещим дыханием жары.
Только столы и шкафы стояли по стойке «смирно».
Полицейские работали в рубашках с короткими рукавами, на которых были пятна пота. Огромные, они расползались по ткани от подмышек вдоль спины. Вентиляторы совсем не помогали. Они разгоняли удушающий воздух, люди вдыхали его, печатая свои отчеты, сверяясь с какими-то записками, и мечтали об отпуске на берегу океана, несущего прохладу. Карабинеры работали, ощущая жару, как живое существо, которое поселилось в их телах и изнутри кололо кожу миллионами раскаленных добела игл. Да и запах в комиссариате был весьма специфический. Пахло табаком, потом и краской для снятия отпечатков пальцев. И еще, но слабо, оружейным маслом.
Когда Элен вошла, помещение уголовного отдела участка скорее походило на раздевалку в мальчишечьем клубе. В тесную комнату набилось по крайне мере двадцать подростков. Плюс к этому десяток детективов, шум голосов одновременно всех присутствующих.
Девушка подошла к дежурному, сидевшему за металлической перегородкой, который пытался разговаривать сразу по трем телефонам и при этом еще что-то записывать на клочке бумаги. Она остановилась у стойки, ожидая, когда он освободится.
Наконец, дежурный самоотверженно расправился с двумя телефонными трубками, и Элен нерешительно обратилась к нему:
— Простите, я — Элен Хартгейм. Мне нужен капитан Панчини. Вы не могли бы сказать, как мне его найти?
Дежурный кивнул головой, давая понять, что услышал ее вопрос, и тут же снова заговорил по телефону, махнув ей рукой, попросив таким образом немного подождать. Когда он, наконец, освободился, то вопросительно уставился на девушку, и ей пришлось повторить свой вопрос:
— Как мне найти капитана Панчини?
Дежурный задумался на секунду, словно впервые слышал эту фамилию и она ему ни о чем не говорила, а потом произнес:
— А, вы та самая женщина, которая сбила сегодня человека? Кабинет капитана на втором этаже, по лестнице, потом — прямо по коридору до конца, дверь налево. Там он, по крайней мере, должен быть, если не убежал куда-нибудь, пока я отвлекся.
Выслушав его объяснения и поблагодарив, Элен отправилась по указанному пути.
Капитану Панчини было так же жарко, как и остальным. Его кабинет с большим угловым окном находился в самом конце коридора. Несмотря на то, что обе створки окна были широко открыты, в комнате не чувствовалось ни единого дуновения ветра. Собственно, и на улице его не чувствовалось тоже, поэтому открытое окно смотрелось не более как мольба о снисхождении. Может быть, вот-вот, сейчас... Нет? Ну что же. Зато уж когда этот чертов ветер подует, я не хочу упустить свой шанс на глоток прохлады.
Капитан сидел, уставившись в одну точку и тяжело вздыхая. Он был на дежурстве уже почти пятьдесят часов и ужасно устал. Заступив еще в четверг утром, Панчини весь день бегал, собирая информацию по целой куче дел, накопившихся за последний месяц. Ему удалось поспать пять часов на жесткой и неудобной скамейке в раздевалке, а в семь часов утра в пятницу его вызвали пожарные, которые подозревали поджог на Плаза де Пиа. Вернувшись к обеду, капитан обнаружил на своем столе четыре телефонограммы. По каждой из них нужно было звонить, и немедленно. Когда Панчини разделался со звонками — один из них был от помощника медицинского эксперта, битый час объяснявшего ему анализ какого-то яда, обнаруженного в желудке одного из трупов, — то раздраженно заметил, что обеденное время уже подходит к концу. Капитан же еще не знал ни одного человека, который успел бы добежать до кафе, сделать заказ, все съесть и вернуться назад, не опоздав при этом на службу. И все за четыре минуты!
Брэндон заказал обед, но поесть не успел, так как пришлось выехать по вызову на ограбление со взломом. Потом всю ночь он вместе со всем отделением принимал участие в профилактической операции по предупреждению ограблений банков, которая затянулась до самого рассвета. Днем ему удалось ухватить еще несколько часов сна. А поздно вечером его вызвали по поводу наезда на человека.
Сейчас он тупо смотрел перед собой, пытаясь собраться с мыслями, так как с минуты на минуту ожидал прибытия этой молодой сеньоры... Капитан заглянул в ее документы. Элен Хартгейм. Американка? Нет, австралийка. По большому счету, он совершил служебный проступок, даже служебное преступление, отпустив ее с места происшествия. Ведь, как ни крути, она совершила весьма серьезное преступление, и отпускать ее он не имел никакого права. С его стороны это был очень и очень опрометчивый поступок. Но девушка выглядела такой несчастной, что Панчини не устоял перед ее мольбами и отпустил после того, как она пообещала сама явиться в участок.
И теперь, поглядывая на часы, которые отсчитывали последние минуты отпущенного ей времени, он размышлял о том, придет она или нет.
Когда время уже почти истекло, раздался тихий и осторожный стук в дверь.
— Да, прошу вас, — сказал капитан вежливо, так как был уверен, что за дверью стоит явно не кто-то из его коллег. Уж они-то не стали бы утруждать себя подобными условностями. Тут ведь не приемная комиссара полиции... Черт побери. — Входите, входите.
Дверь медленно открылась, и Элен шагнула в кабинет, испуганно глядя в глаза инспектору.
— Это я, — сказала девушка, словно боясь, что он может ее с кем-нибудь перепутать.
— Я догадался. Проходите, присаживайтесь, — пригласил он, указывая ей рукой на стул, стоящий прямо против его кресла.
Пока Элен устраивалась, Панчини приготовил бланк протокола и уже принялся что-то писать в нем.
— Имя? — спросил он.
— Но у вас же есть мои документы.
— Милая сеньора, вы впервые столкнулись с полицией?
— Да. Слава богу, впервые, — ответила она.
— Будьте добры, отвечайте на мои вопросы. Ваше имя?
— Элен Хартгейм, — со вздохом ответила она.
— Возраст?
— Двадцать четыре года.
— Место работы?
— Я художница.
— Вот как?
Удивление его было вялым, словно сварившимся в душной жаре ночи.
На выяснение всех формальностей и заполнение протокола ушло почти двадцать минут, а когда инспектор закончил писать, Элен с тревогой в голосе спросила:
— Скажите, чем мне это грозит?
Панчини с сочувствием и одновременно устало взглянул на нее.
— На ваше счастье, человек, которого вы сбили, пока еще жив. Но покалечили вы его основательно. Расскажите еще раз, как все произошло.
— Как вам уже известно, я торопилась в больницу. Мне позвонили...
— Что это за больница?
— Святого Антония.
— А как зовут вашего жениха?
— Льюис Брэндон, — ответила девушка.
— Отлично, отлично.
Капитан записал все сказанное ею в блокнот.
— Я могу рассказывать дальше?
— Конечно, конечно, — кивнул тот.
— Так вот, мне позвонила какая-то женщина и сообщила, что мой жених доставлен туда с ножевыми ранениями. На него кто-то напал на улице. Я была сама не своя. Летела на машине как сумасшедшая и ничего не видела перед собой. Даже не заметила, как этот несчастный выскочил на дорогу. Понимаю, что виновата. Мне не надо было так быстро ехать. Но все- таки улица была очень темной. Там же практически нет никакого освещения. И он, наверное, тоже должен был посмотреть на дорогу, прежде чем переходить ее.
— Не надо никого обвинять, — сказал инспектор. — Все-таки это вы наскочили на беднягу, а не он на вас.
— А я и не обвиняю. Что же мне теперь делать?
— По закону, в зависимости от того, в каком состоянии окажется потерпевший, вы можете как отделаться штрафом, так и получить пожизненный срок в тюрьме. Разумеется, это зависит еще и от того, на чем будут настаивать потерпевший и прокурор.
— Но... инспектор... — ошарашенно выдохнула она, устремив на него отчаянный взгляд. — Я не могу... Мне нельзя...
Капитану стало жаль эту милую, испуганную девушку.
— Знаете, мисс Хартгейм, я, конечно, не должен этого делать, но хочу дать вам один совет в личном порядке: отправляйтесь в больницу к этому человеку и попробуйте поговорить с ним. Может быть, предложите ему деньги.