*
Аэропорт Логана был переполнен. Здесь толпилось столько народу, что хватило бы, чтобы возвести «живую» изгородь от Вашингтона до Лос-Анджелеса. Терминал «В», расположенный прямо напротив автомобильной стоянки, бурлил. Он был самым многолюдным. Лион попросил таксиста остановиться у больших стеклянных дверей терминала и помог Джастине выйти на улицу. Затем, уже вдвоем, они подхватили Барбару. Девушку пошатывало. Она выглядела очень уставшей. Ее отсутствующий взгляд замер на какой-то невидимой точке впереди девушки. Лион торопливо протянул таксисту две стодолларовых купюры, и тот с благодарностью принял их. Сумма, заплаченная «щедрым господином», превышала реальную плату за проезд по меньшей мере на сорок долларов. — Спасибо, мистер! — крикнул таксист ему вслед. Лион проводил женщин в здание терминала и усадил на места для пассажиров. — Джас, тебе придется присмотреть за девочкой, пока я схожу за билетами, — сказал он. — Это не займет много времени. — Конечно, Ливень, — Джастина кивнула. — Я быстро, — пообещал Лион и направился к видневшейся в дальнем углу огромного зала стойке авиакомпании «Скаймастер». Джастина посмотрела на дочь. Жалость тронула ее сердце, но слез у женщины уже не осталось. Душа Джас напоминала огромное пепелище. Все, что было у нее в жизни, рухнуло вчера, оставив после себя лишь дымящиеся развалины. Мир, солнечный мир, такой прекрасный, добрый, яркий, исполненный сбывшихся фантазий и счастья, вдруг превратился в кошмар наяву. «Сколько боли... Сколько боли...», — подумала Джастина. Барбара сидела прямо, словно внутри у нее появился железный стержень. Она не оглядывалась и никак не реагировала на окружающее. В ней вдруг угасла искра жизни, которая наполняет тело и делает его живым, способным любить и сострадать, смеяться и плакать. Глаза, тусклые, подернутые серой пленкой отстраненности, не двигались. Сцепленные «в замок» руки бесчувственно лежат на бедрах. Даже грудь почти не вздымается. У Джастины создалось впечатление, что Барбара не дышит. — Как ты себя чувствуешь, доченька? — спросила она девушку. — Я умерла, мама, — вдруг тускло сказала та. — Я умерла. Они уже здесь. Мне пора идти. — Кто, милая? В душе Джастины шевельнулось сострадание. Хотя на пути ее чувства моментально возникла подсознательная преграда: из-за Барбары убили человека. Она сама согласилась на это... — Они... Голос девушки стал тихим, сошел почти на шепот. Джас с трудом различала его в монотонном гуле толпы. — Они... — повторила Барбара. — Люди без лиц. И все здесь залито кровью. Все. И платье Элен тоже. И мое. Я умерла, мама. Неужели ты этого не видишь? Острая, как спица, жалость пронзила сердце матери. Она обняла дочь, привлекла к себе и начала укачивать ее, как младенца. — Господи... — шептала она. — Господи... И неожиданно слезы хлынули у нее из глаз. Соленые дорожки сползали по щекам Джастины и падали в волосы Барбары, замирая на них капельками росы. Полицейский автомобиль обогнул терминал «А» и медленно покатился по парковочной дорожке мимо метеобашни, диспетчерской вышки, к терминалу «В». Сидящий за рулем патрульный внимательно вглядывался в людской поток. Еще один полицейский примостился рядом с ним на переднем сиденье. Сзади, на сиденье для задержанных, вольготно развалился громила в сером плаще. Все трое ощупывали толпу настороженными взглядами. У терминала «В» машина остановилась. Водитель снял с панели рацию. — «Центральная»? Это «двадцать седьмая». Проверь, когда ближайший рейс на Сидней? — Подожди, «двадцать седьмая». Ага, вот. В одиннадцать шестнадцать. Рейс ноль-два-четыре, компания «Скаймастер». — Отлично. Спасибо, «Центральная». Водитель наклонился вперед и принялся рассматривать таблички с названиями авиакомпаний, укрепленные за огромным витринным окном. — «Дельта», «Америкэн иглз», «Ю. С. Экспресс»... Ага, «Скаймастер», терминал «В». Похоже, мы обратились по адресу, парни. Пошли! Все трое вышли из машины и зашагали к стеклянным дверям... ... Лион протянул улыбающейся девушке кредитную карточку и получил три пестрых билета с изображенной на них эмблемой авиакомпании и надписью: «Скаймастер». — Три билета до Сиднея, первый класс, рейс ноль-двадцать четыре, вылет в одиннадцать шестнадцать, — сообщила девушка, возвращая карточку бледному Лиону. Тот кивнул. — Благодарю вас, мисс. — Пожалуйста. Мы будем рады увидеть вас еще раз в числе наших пассажиров. Улыбка ее стала еще шире. «Этого не будет, — подумал про себя Лион. — Никогда. Думаю, мы больше не ступим и шага из Дрохеды». Сунув билеты и карточку в карман, он повернулся и почти налетел на крепкого, рыжеволосого ирландца в полицейской форме. Тот коснулся пальцами козырька фуражки: — Прошу извинить. Мистер Хартгейм? — Да, — подтвердил Лион. — Это я. — Вам необходимо пройти в медпункт. Это в соседнем терминале. — А что случилось? — С вашей дочерью что-то произошло. По- видимому, какой-то приступ на нервной почве. Точно не знаю. — О, Господи, — выдохнул Лион. — Где это, вы говорите? — Терминал «А». В правом дальнем углу увидите вывеску. — Спасибо, офицер. — Не за что. Поторопитесь, они там. — Они? — Конечно. Ваша дочь и жена, — кивнул ирландец. — Ах, да, конечно. Разумеется. Еще раз спасибо, — торопливо пробормотал Лион и, расталкивая толпу, побежал к дверям. Теперь по плану ирландец должен был идти к машине и ждать остальных, но он вместо этого принялся крутить головой, отыскивая кого-то в бурлящей круговерти туристов. Наконец, он нашел того, кого искал, и быстро направился в зал. ... — Миссис Хартгейм? Джастина подняла глаза и с удивлением увидела невысокого коренастого патрульного. Тот нависал над ней, глядя женщине в лицо. Фу- ражка на его голове сидела неровно, с каким-то пижонским шиком. — Что вам угодно? — спросила она. — Мистер Хартгейм, Лион Хартгейм ваш муж? — Да. Что с ним? — встревожилась Джастина. — Он упал и сильно повредил голову. Женщина застонала, прикрыв глаза. — Не беспокойтесь, это не очень серьезно. Но все-таки вам лучше пройти к нему. Он в медпункте, в терминале «А». Как войдете, направо и в дальнем углу. — Но... Господи, у меня дочь... — Не волнуйтесь, миссис, я могу побыть с ней, пока вы сходите к мужу. Джастина нерешительно переводила взгляд с патрульного на Барбару. Ей не хотелось оставлять дочь одну, но Лион... ему плохо. Что же делать? — Не переживайте, мэм, — улыбнулся патрульный. — У меня у самого две дочери. Я пригляжу за девушкой. Все будет о’кей. — Хорошо. Спасибо, — Джастина встала. — Только, пожалуйста, не оставляйте ее одну. Ей очень плохо. — О’кей. Конечно, мэм. — Спасибо. Джастина побежала к выходу. В ту же секунду из толпы вынырнул высокий здоровяк, держащий руки в карманах серого плаща. Он пружинящей, упругой походкой подошел к девушке и, оглянувшись, откинул полу плаща в сторону. Карман в нем оказался сквозным. В руке его был зажат пистолет с удлиненным глушителем стволом. Барбара смотрела прямо в черный провал ствола, но на лице ее не отражалось эмоций. Это было лицо уже умершего человека. — Пока, крошка, — буркнул убийца. Два выстрела: один — почти неслышный, второй — напоминающий удар в барабан, грохнули практически одновременно. Убийцу отшвырнуло в сторону. Падая, он, правда, успел повернуть голову и заметить стоящего в двух шагах слева рыжеволосого ирландца и «спешл детектив» в его руке. А через мгновение убийца, Тони, уже коснулся пола, ударившись виском о чей-то ботинок. Но этого ему почувствовать было не дано. Пуля, выпущенная из «беретты» с глушителем, прошила ключицу, легкое и задела сердце Барбары. Но, как ни странно, девушка не чувствовала боли. Совсем. Она сползла с кресла и лежала, глядя в потолок, на котором сияли белым люминесцентные лампы. Белым, не окрашенным кровью. Кровь была на полу. Ее кровь. Большая лужа, становившаяся с каждой секундой все больше и больше. И Барбара вдруг улыбнулась. «Мне пора. Я иду, — подумала она. — Там ведь нет крови?» Кто-то склонился над ней, и уже угасающим взглядом девушка успела увидеть плачущую мать и отца. Барбара хотела улыбнуться им и сказать, как ей хорошо, потому что она уходит не в кровь, а в белоснежное сияние рая. Но не успела... Джастина стояла посреди замершей толпы и плакала, плакала, плакала. И слезы текли по ее щекам... Потом, через какое-то время, они встретятся там, где не будет алого, а будет только белое, и где птицы не бросаются грудью на шипы, а просто поют, и где все любят друг друга. Это будет потом, позже. Но обязательно будет. День, когда они войдут в рай.