– И куда мы летим?
Лысый ухмыльнулся и достал из заднего кармана штанов упаковку таблеток.
– В место, где не бывает плохой погоды. Такси!
Иммануил Вольфович, еще раз взглянув на билет, с нескрываемым наслаждением человека, с трудом удерживающего свой вес на ногах, плюхнулся в кресло. Разместив в нем обширные телеса наиболее удобным образом, он взял с тележки стюардессы банку пива и принялся с любопытством разглядывать соседей.
Рядом с ним сидел пожилой мужчина, читающий сегодняшний номер газеты и, как могло показаться, несколько подавленный размерами соседа. За ним разместились мать с дочкой, уже готовившейся устроить плач по поводу выроненного на пол гигантского леденца, который мама почему-то не разрешает доесть.
Насмотревшись на небольшую семейную сцену, Иммануил Вольфович глянул направо. Через проход от него в одном из сидений устроился бритый налысо парень лет двадцати-двадцати пяти, в легком черном пальто и слегка уставший с виду. Место рядом с ним было пока свободно. Парень сидел, закинув голову вверх, и глядел немигающим взглядом в потолок. На подставке перед ним лежала горка маленьких лиловых таблеток. Вдруг он вздрогнул и достал из кармана пальто телефон, пролистал контакты и уставился на экран в нерешительности, беспокойно почесывая бровь. Посадка завершилась, самолет уже оторвался от земли и провел в воздухе несколько минут, а парень все сидел и смотрел. И вот он, наконец, глубоко вздохнул, словно набирая в грудь смелости, и нажал кнопку вызова. Иммануил Вольфович ждал именно этой ошибки.
– Молодой человек, вы знаете, что это небезопасно?
Тот, явно погрузившись в себя, совсем не рассчитывал услышать чей-то голос сбоку и заметно вздрогнул. Сбросив вызов, он повернулся лицом к Иммануилу Вольфовичу, и тому на миг почудился недобрый блеск в его глазах. Но через секунду лицо парня разгладилось и стало вполне благожелательным.
– Извините, я что-то совсем забылся. Спасибо за напоминание!
Перехватив любопытствующий взгляд соседа, направленный на горстку таблеток, разбросанных по подставке, он воодушевляюще улыбнулся.
– Не желаете угоститься?
Иммануил Вольфович колебался. Привычка отправлять в рот все съедобное, тем более – бесплатное, боролась в нем с врожденной опасливостью.
– А что это?
– Аскорбинки. Иногда, знаете ли, позволяю себе сладкое, помогает поддерживать уровень глюкозы в крови, а уровень глюкозы влияет на выработку дофамина, а без дофамина как-то скучно, не находите?
Иммануил Вольфович одобрительно кивнул, показывая, что тоже считает сахар и гормоны удовольствия основой жизни, сгреб толстой ладонью сразу половину таблеток и тут же съел.
– Спасибо.
Парень молча улыбнулся, теперь уже с некоторым сочувствием, и отвернулся к окну.
Внизу, за стеклом иллюминатора, расстилался безупречный, выверенный до мельчайшей детали ад.
Круг шестой. Акустика зеркальных комнат
Абсолютный эскапизм – поставить все на карту “невыразимости реальности и ее восприятия”, таким образом создав оправдание для чего угодно, эдакий предельный вариант ответа “и че?” на любой вопрос. Так закрываются от всего неудобного, недоступного по каким-либо причинам – но чтобы при этом “сохранить лицо”.
– Эгоизм.
– Что не так с эгоизмом?
– Эгоизм – это естественно, без него мы бы не были индивидуальностями, ведь вся жизнь есть преследование личных интересов, в какой бы форме оно ни выражалось, как бы хорошо ни было замаскировано под альтруистические побуждения, или стремление к общему благу, или действия в интересах другого человека из привязанности и симпатии, сколь невинными бы ни были побуждения человека, а эгоистичные их основания – неочевидными или даже, казалось бы, невозможными, противоречащими самой линии поведения; в конечном счете, вся наша активность, любое слово, действие и мысль в своей основе безусловно имеют эгоистичный принцип взаимодействия с миром.
– Это плохо, по-твоему? Даже если мы допустим, что это действительно так.
– Нет, вовсе не плохо, однако и не хорошо. Нельзя дать моральную оценку одной из основ нашего сознания, способа познания мира и жизни в обществе, который и породил любую существовавшую в нашей истории систему морали. Это просто данность. Назовешь ли ты наше ограниченное тремя пространственными измерениями и временем восприятие мира плохим или хорошим? Оно просто такое, какое есть, и мы не можем выйти за его рамки, не можем вообразить, каким было бы иное восприятие. Так зачем давать эгоизму моральную оценку, если он принципиально неотчуждаем от самой природы человека?