— Ну, я… я… Ветерок… я тебе — что хочешь… Ты… — и он махнул рукой, явно не находя больше слов.
— Да хватит, — поморщился Колька, доставая паспорт и свидетельство о рождении. — Вот, смотрите. Старые — можете забыть. Эти документы — настоящие. На самом деле настоящие. Вот тут — двадцать миллионов наших. Держи, — Антон, расширив глаза, принял деньги в некотором обалдении. — И вот, — в руку старшего парня оказались втиснуты, как в приёмное устройство, четыре имперских десятирублёвых купюры, небольших и блёклых в сравнении с яркими большими листами местных банкнот. — Оставаться в Верном вам не надо. Не сидеть же у меня всю жизнь? Так что поезжайте отсюда — куда подальше, грубо говоря. Лучше всего — за Балхаш.
— Ну… ну… — твердил Антон, то считая деньги, то листая документы. Лицо его сияло и в то же время было откровенно обалделым. — Ветерок… это… ну… спасибо! Такое спасибо! Как же мы тебе, а?..
— Не связывайся больше с такими, как Степан, — резковато ответил Колька. — Ваську пожалей, баран! Ведь нужды-то нет больше — с такими хороводиться…
Антон закивал, а Васька откликнулся:
— А я теперь Валька! — он заглядывал в своё свидетельство и возмутился до глубины души. — Ну ничего себе, вы чего девчачье имя выбрали?!
— Дубина, — хмыкнул Колька. — Это чтобы тебе было легче привыкать. Созвучное твоему настоящему. А то окликнут тебя… ну… "Серафим!" — а ты ушами хлопаешь. Понял?
— По-о-онял… — протянул мальчишка и покосился на свидетельство уже с уважением. — А ты… ты к нам приедешь? Ну, когда мы устроимся?
— Может, и занесёт, — улыбнулся Колька. И добавил ласково: — Эх ты, Васька-Валька…
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:
ОЛЕГ МЕДВЕДЕВ.
БЛЮЗ.
РАССКАЗ ВТОРОЙ
ВОЙНА ОДИНОЧКИ
Ольга Ступина. Волки.
1.
Около десяти часов Колька вошёл в здание 4-й школы — в левое крыло, где располагались станции и клубы. В тихий, широкий коридор доносились звуки из-за дверей, за которыми шла, судя по всему, бурная жизнь. Что, впрочем, было не удивительно в любое время года и даже в любое время суток. Колька это хорошо знал.
Ему позвонил Муромцев и настоятельно попросил приехать — "ты знаешь, куда". Колька знал — в своё время, когда эта школа была ещё первой и единственной в Семиречье (за исключением, конечно, школы сеттельмента), начавшей работать по имперским программам, а он ещё учился в интернате… да и потом, то отъезда… он был завсегдатаем в самых разных местах здесь, пожиная немалые лавры. Вот и сейчас, шагая по коридору, он улыбался, вспоминая свои посещения этого места, узнавая — и не узнавая — плакаты, стенды, фотографии на стенах… Колька даже забыл, что где-то здесь его ждут.
Не удержавшись, он по-тихому открыл одну из дверей и заглянул внутрь. Там, похоже, репетировали что-то уже к Празднику воинов (1.) — лежали декорации, изображавшие какое-то разрушенный город, на стульях и столе сидели человек десять ребят и девчонок, одетых кто во что — но явно в костюмы из "военного реквизита", а на втором столе стоял, широко расставив ноги, кто-то из ребят в старой военной форме, с романтично перевязанной головой и пел под гитару:
1. День общей славы русского оружия — 20 июля. К этому дню приурочены выпуски в военных учебных заведениях и Большой Парад. В Семиречье официальным праздником не являлся, но отмечался широко ещё даже до прихода к власти правительства Бахурева.
Колька тихо прикрыл дверь и пошёл дальше по коридору. Через две двери, в которой он заглянул тоже, третья была приоткрыта, из неё гремела музыка, мелькали цветные огни. Музыку Колька узнал — играла школьная группа. Остановившись, он заглянул и сюда — точно. Группа располагалась на эстрадном возвышении, плечо в плечо — два гитариста, над ними на чём-то невидимом высился солист, державший микрофон, как гранату без чеки, обеими руками перед лицом. Перед эстрадой слаженно работала группа спортбалета в мокрых от пота трико — четверо мальчишек, четверо девчонок… Песня была знакомой — он просто не мог вспомнить, где слышал её…