Представьте себе, как после грохота ревуна, означающего полное окончание посадки, с мощным, утробным гулом, сотрясающим пространство, над береговым причалом приподнимается серебристая обтекаемая махина длиной в двести метров, украшенная на высоких тонких хвостовых стабилизаторах серебряным стилизованным силуэтом чайки на голубом поле с белым Андреевским крестом и надписью "ЧЕРЕЗ ПРОСТОР" — символами гражданского морского флота Империи. Гул перерастает в вой, потом — обрывается и остаётся только тихий свист. Но в это время экраноплан — в жёстких веерах брызг и многоцветном скрещенье десятков радуг — уже отошёл от берега, хотя этого никто и не заметил толком. Ещё миг — и он, оставляя за собой два гребня белой пены, уходит почти к самому горизонту… ещё один миг — и его уже нет.
Ну а пассажиры внутри не замечают ничего особенного. После того, как разгон закончен и погасли табло, можно встать, пойти в кафе, послушать музыку, полюбоваться видом из большого салона, похожего на прозрачную каплю и вообще наслаждаться жизнью…
…Однако Элли сейчас обратила внимание, что Колька не склонен ничем наслаждаться. Он сидел на своём месте, утонув в глубоком удобном кресле — и смотрел как-то напряжённо и пристально. Прямо перед собой, хотя там не было ничего интересного, кроме спинки точно такого же кресла, но — впереди. Тогда она наклонилась к своему спутнику и тихонько спросила:
— Тебе что, нехорошо?
— Нет, всё в порядке, — быстро ответил Колька. Элли покачала головой и положила ладонь на его руку на подлокотнике кресла:
— Ну я же вижу, что тебе нехорошо… Слушай, — её осенила внезапная догадка, девушка с трудом удержала голос тихим, — ты раньше никогда не путешествовал на экранопланах?!
— М-м-м-м… да. То есть, нет… ну да, не путешествовал, — признался парень.
— Так зачем нас сюда понесло-то?! — рассердилась, как это обычно бывает от беспокойства за кого-то у девушек, Элли. И спросила с настоящей тревогой: — Тебе очень плохо?
Колька явно усилием воли заставил себя улыбнуться:
— Всё нормально. Не волнуйся ты.
— А я и не волнуюсь, — ответила Элли. — Просто глупо мучиться так. Сейчас, посиди, я приду.
— Ты куда? — насторожился Колька, но девушка уже поднялась и, улыбнувшись через плечо, неспешно пошла куда-то, оставив его остро переживать свой позор и мысль о том, что он оказался фактически дикарём в этом чуде техники, о путешествии на котором столько мечтал…
…Элли заспешила сразу за дверью салона. До кафе было недалеко — спуск вниз, и она оказалась в неярко освещённом помещении. За столиками было почти пусто, у стойки бара, к которой подошла Элли, стояли двое — в отличных костюмах, молодой парень и мужчина средних лет. Он говорил, постукивая пальцем по стойке:
— …об этом поручено думать мне, вам это понятно?
Молодой ответил вежливо, не ядовито:
— Нет, не понятно, извините. Мне вообще непонятно, как можно кому-то поручить думать.
— Я четверть века работаю инженером, — чуть повысил голос старший.
— Тем хуже для вашей страны. Так высоко сидите и такой… ретроград, — Элли готова была поклясться, что молодой собирался сказать другое слово. Видимо, это уловил и старший. Он чуточку покраснел, но сказал спокойно, почти наставительно:
— Молодой человек, не знаю, как у вас в Империи, но я в самом деле сижу так высоко, что из окна моего кабинета видны виселицы перед президентским дворцом. И если эта конструкция рухнет — то вас отзовут в Империю, а меня…
— А если не рухнет?! Смотрите, — молодой резко пододвинул к себе салфетку, — 20–25 % повышение грузопотока. Паром пускаем на туристов. Выигрыш на горючем — семьдесят копеек с рубля, если считать по-нашему. Виктор же вам представил все расчёты! Хорошо, мне вы не верите! Я понимаю, "если не рухнет?" — не аргумент. Но он-то знает это дело "от" и "до"! Он, в конце концов, не просто так в двадцать два года первый класс в стройкорпусе получил! (1.) Мы вшестером работали. Мы рассчитали конструкции полностью — за неделю. А вы даже не дали труда своему референту проверить документацию по проекту, дающему общий выигрыш сиюминутно в 450 тысяч и дальше по сто пятьдесят тысяч в год на ближайшие пятнадцать лет…
1. Имеется в виду, что этот Виктор имеет звание офицера первого класса. По армейским рангам — полковника.
— Там пассажиру не по себе, — сказала Элли молодому (не старше себя самой) парню в безукоризненном синем кителе с белыми погончиками, перечёркнутыми продольной светло-голубой лычкой — стажёру. Он улыбнулся, подмигнул и, достав из горки за спиной две цилиндрических бутылочки голубоватого стекла с белой, окантованной синим, надписью "ВОЛНА", поставил их на стойку и сказал весело:
— В счёт стоимости билетов.
— Спасибо, — кивнула Элли. И ответила улыбкой…
…Колька по-прежнему молча страдал в кресле и на протянутую бутылочку, издававшую лёгкое шипение, покосился с недоверием. Но то, что сама Элли, устроившись рядом, со вкусом присосалась к чуть дымящемуся горлышку, помогло юноше перебороть гордость.
У слабогазированного холодного напитка оказался привкус мёда, и Колька почувствовал, как после первых же глотков неприятные, странные ощущения отхлынули. Он опасливо покосился на Элли — но она словно уже и думать забыла о его слабости.
— Есть будем тут, или подождём до места? — спросила она, вытягивая ноги под передней кресло и забавляясь опустошённой бутылочкой.
— Сударыня, — Колька быстро и окончательно обрёл душевное равновесие, — вам представляется возможность покапризничать. Решайте, я плачу! — и он лихо допил остаток из своей бутылки.
— Тогда лучше поголодаем, — решила Элли. — Пойдём в салон, посмотрим вокруг, а?
— Конечно, — тут же согласился Колька.
Объединённый (морской, железнодорожный и воздушный) вокзальный комплекс Ново-Каспийск располагался у начала южного берега Кавказского Залива, недалеко от того места, где когда-то стоял город Решт. Почти сразу за ним начинались горы, поросшие обычным лесом, но вдоль побережья полосой в несколько километров тянулись субтропические чащи. Автобусы, наземные инедавно разрешённые воздушные такси, вагончики местного струнника, немногочисленный личный транспорт развозили самых разных пассажиров — кого куда; кого — в прибрежные лагеря и дома отдыха, кого — в такие же места, но выше в горах, кого — в сам Ново-Каспийск, стоявший в пяти километрах от вокзала.
С открытой галереи, опоясывавшей вокзальные здания лёгкой спиралью, казалось, висящей в воздухе, открывался великолепный вид на окружающее. Особенно красива была портовая бухта со множеством кораблей: от маленьких парусных яхточек до гигантов-экранопланов и шестимачтовых крылатых парусников. Но акватория всё равно казалась пустой — настолько громадным было пространство спокойного морского залива, защищённого циклопическими валами волнобоев, в толще которых скрывались приливные электростанции.
Колька и Элли стояли на галерее, слегка потерянные — они никак не могли решить, куда им отправиться. Неизвестно, сколько они бы простояли так, если бы не резкий свист, заставивший их обернуться.
В нескольких метрах от них на проезжей части галереи стоял свинцово-серый вездеход — списанный армейский "гусар" с отрытым верхом. За рулём сидел парнишка — примерно их ровесник — в ослепительно-белой форменке кадетской школы военно-морского флота Империи. Вместо бескозырки на нём был лёгкий пробковый шлем разрешённого образца — тень козырька падала на смелое, красивое лицо.
Увидев, что на него обратили внимание, кадет улыбнулся и спросил:
— Вы не из Воронежа?
— Нет, друг, мы вообще из Семиречья, — откликнулся Колька. Кадет вздохнул:
— Обознался, значит… — и оживился: — А что, ищете, куда приткнуться на выходные?
— Вроде бы, — Колька пожал плечами.
— Если хотите — поехали с нами. Мы на выходные оккупировали "Дубовую рощу"… во-он там, — он вытянул руку по направлению к берегу.