— Что там у тебя? — осведомился Колька, включая фонарик и направляясь через кусты на тропу.
Там было пусто. То есть — вообще никого, и луч фонарика напрасно метался по утоптанной земле и казавшимся чёрными кустам. В деревне выли собаки — уныло, дружно. А вокруг было очень тихо. Лес умер, затаился.
— Би? — спросил Колька, кладя ладонь на рукоять ножа на голенище сапога и выключая фонарик.
Никого не было. Никого, кроме холода, наползавшего спереди тягучей медленной волной… словно там стояла… стояла работающая на всю мощь рефрижераторная камера с распахнутой дверью. На тропе были он, Колька — и источник этого холода.
Мальчик не потерял самообладания. Он много слышал рассказов о разных странных и страшных существах, созданных Безвременьем и таящихся тут и там по всей планете — существах, которым нет научного объяснения, а то и вовсе — нет названия. Колька вновь — резко — включил фонарик и успел заметить что-то… словно темнота не успела отдёрнуться от луча света. Пятясь, он вернулся к костру и сел к огню спиной, держа оружие наготове.
Би снова начал его звать. Он просил помочь, ругался, грозил, умолял спасти, кричал, что сломал ногу… Это продолжалось, казалось, очень долго и становилось невыносимым. Тем не менее, Колька не двигался… пока Би не вышел к костру собственной персоной и не спросил:
— Ты чего с ружьём сидишь?
Колька рассказал сразу всё. Би выслушал внимательно, потом спросил:
— Нож покажи, — рассмотрел его и кивнул, щёлкнув ногтем по кольцам, стягивавшим рукоять. — Самородковое серебро… От костра не вздумай больше отходить.
Они бодрствовали всю ночь, до рассвета. И всю ночь кто-то бродил вокруг — уже молча, невидимый в темноте, но отчётливо слышимый, а главное — ощущаемый, как леденящий страх, волнами катившийся из тьмы на людей у огня…
С рассветом они обшарили всё вокруг. Таких следов было много — пятен инея на убитой морозом траве. В нескольких местах кусты почернели и пожухли, как от сильнейшей стужи. Следы уводили в чащу всё глубже и, пойдя по ним, старик и мальчик наткнулись на убитого медведя. Кто-то вырвал ему грудину, оторвал лапы и голову.
Именно — оторвал…
Колька хорошо помнил, как старик пристукнул прикладом своей винтовки оземь и прорычал — никогда раньше Колька не слышал у Би такого голоса:
— Тварь! Не прячься! Выходи!
В лесной чаще забилась и заухала какая-то птица. Би выстрелил на звук, лязгнул затвором, вздёргивая дымящийся ствол в небо, плюнул. Крикнул снова:
— Тебя найдут! И прикончат! А если пойдёшь за нами — я сам уничтожу тебя!..
…Он так и не объяснил, что к чему, и Колька, пару раз заведя разговор и наткнувшись на каменное молчание, перестал расспрашивать. Но случай запомнился…
…Вздрогнув, Колька повернулся, как ужаленный. Но подросток, вышедший на площадку — одетый, как обычный турист в горах — с улыбкой вытянул перед собой пустые руки:
— Я безопасен. Привет.
Он был помладше Кольки, русый, курносый, с весёлыми светлыми глазами. Но теперь Колька различил, что под глазами у него — синеватые круги от недосыпа, а левая ладонь перевязана грязным бинтом. Колька перевёл дух:
— Это не ты ночью вокруг нас бродил? — спросил он, хотя и понимал: нет, конечно.
— Да нет, не я… — мальчишка внимательно осматривался. — Охотитесь, что ли?
— Ага. Ну так… ходим больше. Ты из пионерского патруля, что ли?
— Угу, — кивнул мальчишка. — Из патруля по борьбе с особо опасными хищниками… Дальше полезете?
— Слушай, — Колька нахмурился, — а что тебе за дело-то?
Он смерил мальчишку внимательным взглядом — от вихра на макушке до подошв видавших виды, но крепких горных ботинок.
— Да уж есть, раз спрашиваю, — голос мальчишки стал на миг жёстким, однако, тут же он улыбнулся: — Я не хочу никого обидеть… Просто я собираюсь тут поохотиться и не хочу подстрелить кого-то… или быть кем-то подстреленным.
— Нет, мы вниз после подъёма пойдём, — пояснил Колька. Мальчишка кивнул и вдруг сильным звериным прыжком скакнул по камням вверх. — Постой!
— А? — тот обернулся ещё в прыжке, блестяще сохранив равновесие.
— Оно боится серебра, — тихо сказал Колька.
Глаза мальчишки благодарно сощурились:
— Я знаю, — кивнул он. — И знаю, что оно шло за вами, но не напало, потому что с вами дворянин. Так что будьте всё-таки поосторожней, хорошо?
— Ты кто? — спросил Колька слегка ошарашенно.
— Охотник, — откликнулся мальчишка. — Счастливо отдохнуть!
— Удачи, — кивнул Колька. И внимательно, долго смотрел вслед мальчишке, пока он не исчез в скалах.
Так его и обнаружил подошедший Славка — хмурый, молчаливый. А Колька — Колька ничего не стал ему рассказывать.
5.
Воскресенье промелькнуло молниеносно. Конечно, невозможно за один день побывать везде, где можно побывать в этих местах — и вот уже Колька и Элли складывают неспешно немногочисленные вещи. И это немного грустно.
— Тебе тут понравилось? — неожиданно робко спросил Колька. Элли повернулась — он стоял возле своей кровати в одних шортах, держа рубашку в руках — и какими-то глубокими глазами смотрел на неё.
— Всё было великолепно, — ответила она дежурной фразой, вполне передававшей, тем не менее, её настоящее настроение.
— Я рад, — Колька широко улыбнулся. — Ну что, пошли? Пора возвращаться к делам.
— Ох, — вздохнула Элли, — надеюсь, там ничего не случилось, пока мы тут бездельничали… Ты взял шкуру?
— Да, — кивнул Колька. — Я её тебе подарю. Когда обработаю как следует…
— Правда?! — Элли искренне обрадовалась. — Она такая красивая… А ты здорово стреляешь.
— Ты раньше что, не охотилась?
— Нет, не приходилось…
Колька положил рубашку на кровать и несколько секунд смотрел на неё. Потом резко повернулся, так же резко, почти зло, сказал:
— Почему мы говорим о разной ерунде?!
— О чём же ты хочешь говорить? — тихо спросила Элли, рассматривая мальчика странным взглядом.
— О нас, — колькин голос был решительным. — О тебе, обо мне — о нас! Это банальные слова, да, да, да, но я тебя люблю.
Он умолк и смотрел беспомощно и… требовательно, словно ждал важного приказа. И Элли услышала свои собственные слова:
— Почему же банальные? Просто это не стоит произносить, не подумав. Ты подумал?
— Подумал?! — Колька странно булькнул горлом. — Да я ни о чём другом думать не могу! Элли! — он поднял перед собой ладонь и сжал её в кулак, словно окаменел.
Девушка подошла к окну и закрыла шторы. В комнате стало темно.
— Поедем завтра, — тихо сказала она, не поворачиваясь и держа руку на мягкой толстой ткани. — Поедем завтра, и у нас будет ещё целая ночь.
— Ночь? — тихо спросил Колька. Повернувшись, Элли, мягко ступая, подошла к нему, обняла и молча прижалась щекой к его плечу…
…Стрелков не появлялся, и Славка, оставив остальных на остановке, помчался бегом в "Дубовую Рощу". Ему пришлось даже не звонить, а стучать в дверь. И Колька соизволил появиться далеко не сразу — с какой-то идиотской улыбкой он посмотрел на Муромцева отсутствующим взглядом, кивнул и снова вернулся "в выси горние".
— Мы тебя ждём вообще-то, — напомнил Славка. — Полчаса осталось до…
— Славян, ты иди. В смысле — поезжай… ну, то есть, плыви… короче, вали отсюда, — сообщил Колька. — Мы завтра приедем. Передай там.
Муромцев тихо свистнул:
— "Вы" — это…
— Мы — это мы. Я и она. Парень и девушка, Николай и Элли, — Колька засмеялся — весело, звонко — и, ловко щёлкнув опешившего окончательно Славку в лоб, захлопнул дверь перед самым носом дворянина. Слышно было, как внутри засмеялась и Элли, а потом началась бурная возня с обоюдными угрозами, одышливыми от смеха.
Славка потёр лоб и вздохнул. Потом хмыкнул и засмеялся тоже. Сказал нарочито громко, чтобы точно услышали за дверью: "Идиоты!" — и побежал обратно по тропинке. Надо было спешить, чтобы самому-то не опоздать.
Ему было хорошо. Непонятно, почему — а анализировать свои чувства он сейчас ну совершено не желал…