Один из другим, словно копии в лоток «Ксерокса», в дом ввалились мои уставшие братья, причем от каждого воняло травкой и фритюром для картофеля. Мы им сказали про пиццу, но они в ответ лишь хмыкнули и исчезли в своей общей комнате. Не могу описать запах, который там стоял!
Мама положила пиццу в духовку, чтобы та не остыла, а мы с Зеки начали накрывать на стол.
— Что у тебя с рукой? — спросила меня мама.
— А что не так? — ответила я вопросом на вопрос, с грохотом роняя вилку на стол.
— А что у тебя с рукой? — задала мама аналогичный вопрос Зеки, указывая на его крошечную, смехотворную ранку.
— Гм, — задумался Зеки, как будто ему задали какой-то сложный философский вопрос.
— Вы что, ребята, скрепляли кровью клятву? — спросила мама с таким видом, будто участвовала в ток-шоу Фила Донахью[8].
— Нет! — ответила я, вновь неестественно громко. — Никакую клятву мы кровью не скрепляли.
— Это негигиенично, — очень мягко заметила мама.
— Я поранила палец, пока резала яблоки для здорового перекуса, — после некоторой паузы объяснила я. Зеки кивнул, хотя выглядел при этом немного удрученным, словно корил себя за то, что заранее не продумал убедительный ответ.
— А это, — сказал он, вытянув палец, чтобы мама могла его осмотреть, — случилось со мной раньше. Я пришел к вам с уже забинтованным пальцем.
— А, тогда ладно, — ответила мама.
Она улыбалась при этом с таким видом… Какое, мол, это теперь имеет значение? Она ведь уже застукала нас за поцелуями, знала, что между нами что-то происходит.
— Мальчики! — крикнула она, отчего Зеки вздрогнул.
Явились мои братья. Скорее всего, они и не заметили, что у нас дома Зеки. Лишь когда мы все расселись и принялись за пиццу и мама обратилась к Зеки с вопросом, братья в дружном удивлении подняли глаза на обладателя этого странного имени, который неведомо откуда появился в нашем доме. Затем продолжили уплетать пиццу.
— Итак, что занесло тебя к нам в Коулфилд? — спросила мама.
— Видите ли, — начал Зеки, глядя на меня, будто мы до этого весь день репетировали ответ, — мы как бы гостим у моей бабушки. Моя мама выросла в Коулфилде.
— Ну надо же, — ответила мама, явно к чему-то ведя. — А как ее зовут?
— Сидни. Сидни Хадсон. Когда она здесь жила, у нее была такая фамилия.
— Вот это да! — вскричала мама, сделав огромные глаза. — Я ее знаю! Она на несколько классов меня младше. Ее называли… слово такое… гениальным ребенком.
— Юным дарованием? — подсказал Зеки.
— Именно. Юным музыкальным дарованием.
— Это правда, — сказал Зеки. — По крайней мере, так мне рассказывает моя мама. — Он повернулся ко мне и уточнил: — Она играла на скрипке.
— Насколько я помню, она получила престижную стипендию для учебы в Джульярдской школе[9], — продолжила мама. — С тех пор я ее не встречала.
— Да, это она, — ответил Зеки.
— Она знаменита? В смысле, в классических музыкальных кругах? — спросила мама с оттенком благоговения.
— Пожалуй, нет, — ответил Зеки.
— Понятно, — протянула мама с явным разочарованием. — Это стало таким событием, когда она получила эту стипендию. Помню еще, что газета написала об этом большую статью. Ведь она действительно была юным дарованием. Я о ней не то чтобы очень часто думала, но когда думала, представляла ее себе в Нью-Йорке, как она играет там на концертах, скажем, перед премьер-министром Японии или кем-то в этом роде.
— Видите ли, моя мама рассказывала, что все в Джульярдской школе были юными дарованиями, — ответил Зеки очень благожелательно, признавая творческие неудачи своей мамы. — Она получила место в Мемфисском симфоническом оркестре, а потом встретила папу, они поженились, а потом, как вы уже поняли, появился я.
9
The Julliard School — одно из крупнейших американских высших учебных заведений в области искусства и музыки. Расположена в нью-йоркском Линкольн-центре.