Сибилла мстила за свой мертвый город и защищала детеныша. Пожалуй, даже Айша, при одной мысли о которой Книжника до сих пор трясло от ненависти, была не настолько сильна и жестока. Даже Белка, хотя кого-нибудь круче Белки сложно было себе представить, наверное, так не смогла бы.
А эта маленькая худая герла оказалась смертоноснее вайпера. Желание отомстить – оно хуже жажды, хуже голода. Оно пылает, как негасимый огонь, выжигая внутренности мстителя до тех пор, пока не захлебнется в крови, и делает монстра из кого угодно.
Но пока месть горит в сердце – она творит чудеса. И не дай никому Беспощадный видеть эти чудеса…
Бегун не отставал от жрицы ни в жестокости, ни в стремительности, и это не удивляло – вождь Парка всегда был крут и скор на расправу, но все-таки не так мотивирован. Поэтому из десятка мертвецов только четверо были застрелены, остальных Сибилла порубила на мелкую щепу в ручном режиме. Книжник уже знал, как она умеет: возникнуть из ниоткуда, нанести серию стремительных ударов – и испариться, словно не было ее, еще до того, как тело убитого вэрриора упадет на настил. У Беспощадного не было герлы, но если бы она была… Книжник знал, кто бы мог претендовать на это место!
Найдя очередную россыпь гильз и кровавые потеки на массивной станине какого-то сгнившего дотла генератора, Тим с облегчением перевел дух.
Его спутники все еще были живы и продолжали успешно отстреливаться от преследователей. Оставалось только найти их в лабиринте замусоренных корабельных коридоров, в густой, как смола, и такой же абсолютно непроницаемой тьме вонючих трюмов, куда он забрел в поисках.
Сюда никогда не проникал свет. Даже молнии, выжигавшие глаза снаружи, были бессильны рассеять слепоту нижних палуб. Но Сибилла с Бегуном и их преследователи находили друг друга в этих лабиринтах, значит, и он мог найти их следы.
Сначала Книжник осторожничал, но отсутствие звуков погони помогло преодолеть страх, и он начал подсвечивать себе дорогу фонариком. Несколько нажатий на рукоять, жужжание динамо, дрожащий луч, прошедший через треснувшую линзу, разгоняет смоляную тьму… Несколько мгновений ожидания – и снова жужжит старая динамо-машинка. Он продвигался на десять футов, потом еще на десять, потом еще… Шаг за шагом.
Если Сибилла с Грегом погибнут…
Если погибнет Мо… То тогда у него появятся новые причины отомстить. Да, это глупо. Но смерть за смерть. Глаз за глаз. Если они погибли, то он убьет столько врагов, сколько сможет убить.
Книжник замер, невольно зажмурился и затряс головой.
Он только что процитировал Закон. Закон своего племени – племени Парка. Смерть за смерть, глаз за глаз. Пусть враг сдохнет первым!
Он ненавидел Закон, когда жил изгоем в парковой Библиотеке.
Он ненавидел Закон, когда вместе с Белкой искал Лабу.
Он ненавидел Закон всегда – сражаясь и любя, а сейчас невольно придумывал его заново.
«Больше всего я мечтал изменить нашу гребаную жизнь, – подумал Книжник, делая очередной десяток шагов по ржавому настилу, – а в результате – жизнь изменила меня. А сама она… Сама она осталась прежней.
Все то же, все те же, все о том же…
Хочешь выжить – стреляй! Пусть другой сдохнет первым! Я думал, что, уничтожив Беспощадного, сделаю мир лучше. Но Беспощадный – часть этого мира, это я в нем чужой! Я – никто! И все, что я делаю, Беспощадный превращает в говно. Сжирает ухмыляясь, переваривает, довольно порыгивая, и высирает, хохоча мне в лицо. Он все превращает в говно: и добро, и надежду, и…»
Он чуть не подумал «и любовь», но споткнулся об эту мысль.
Неправда! Его любовь не превратилась в говно. Беспощадный, будь он проклят, не смог этого сделать! Любовь не умерла вместе с Белкой, часть ее до сих пор жила в Книжнике, и он скорее дал бы отрезать себе руку, чем забыл, что в его жизни была герла, чьи волосы пахли счастьем.
Любовь жива, пока жива память.
Он сделал следующие десять шагов, прислушался, снова поднял фонарик…
«Я ведь и сейчас воюю за нее. Все, что я делаю, – это для нее. Белка умерла, чтобы я мог добить Беспощадного. Выгнать его из логова, взять за глотку и уничтожить навсегда. И я это сделаю. Я, блядь, обязательно это сделаю, даже если придется вывернуться наизнанку! Потому что иначе… Иначе она умерла зря».
Он остановился перед некогда массивной дверью, нынче изъеденной ржавчиной до полупрозрачного состояния. На верхней части с трудом читалась надпись «Машинное отделение. Только для персонала». Открывать ее не было нужды – время само освободило проход, часть рамы выгнила. Тим свободно проскользнул в зазор.