Герман не выдержал и прыснул.
— Вам смешно? А мне страшно. От Авдеева он вернется ко мне. Потому что у Авдеева нет архива и никаких денег он не получал на скамеечке Гоголевского бульвара. И вы об этом знаете. Авдеев будет стоять на своем даже под пыткой, даже на смертном одре. И тогда Соколов поймет, что Авдеев здесь ни при чем, его просто подставили. Кто? Тот, кто ему описал приметы Авдеева, то есть я. И он придет ко мне. И если я даже верну Соколову архив, в живых он меня не оставит, потому что я проникла в его тайну. Помогите мне исчезнуть, понарошку умереть, и я помогу вам найти второй тайник Мокрухтина, пока на него не вышел Соколов. Если вам мало денег, я знаю, где и как взять еще миллион. Надо только найти второй тайник — и деньги ваши. Неужели вам мало миллиона? — Она выжидательно смотрела на Германа, ее взгляд умолял.
Отказываться от ее помощи он и не думал, потому что самонадеянным человеком не был. Кроме того, сутки, потраченные на поиски хоть каких-нибудь зацепок, позволяющих установить настоящую личность «связиста», прошли зря. Документов никаких. А тут раз — и на блюдечке принесли. То, что она отдала эти материалы не сразу, — тоже понятно. Евгения Юрьевна проверяла: не человек ли он Соколова? То, что она может найти второй тайник, — с ее стороны тоже не бахвальство, а уверенность в своих способностях, и такие способности днем с огнем не сыщешь — ни здесь, ни там… Про здесь — все и так ясно, иначе не было бы такого бедлама, а про там… Развитой капитализм — это еще не признак ума.
Ну а потом, Евгения Юрьевна ему нравилась. Конечно, если бы какой-нибудь другой мужчина, например ее муж-следователь, узнал, что она убила человека (прости господи — какого человека? Он — Мокрухтин!), он бы сник и слинял. Но Герман оперировал другими категориями, его нравственный императив располагался в иных координатах, где Мокрухтин был на нуле: по вертикали — ноль и по горизонтали — ноль, и вообще — ноль. А вот то, что Евгения Юрьевна шла к цели шестнадцать лет, для него значило очень много, если не все. В наших спецслужбах не любят неординарных личностей, к их услугам иногда прибегают, но без особой надобности предпочитают не иметь с ними дела. А зря! — Герман считал, что в спецназе подобные люди, может быть, и ни к чему, а вот в разведке…
Сообщать свои мысли Евгении Юрьевне Герман не собирался, но не собирался и оставлять ее одну на скамеечке в обнимку со страхом, а молчал лишь потому, что давал возможность как следует прочувствовать опасность, нависшую над ней, и то, что он, и только он, способен ее спасти, но если она будет его слушаться, чего, впрочем, от нее меньше всего можно было ожидать. Именно последнее обстоятельство заставляло Германа тянуть с ответом.
И только когда мольба во взоре Евгении Юрьевны достигла критической отметки, голубые глаза оттаяли, в них засветился живейший интерес к предложению прекрасной леди.
— Вам разве деньги не нужны, что вы предлагаете их мне?
— У меня немного осталось. На первое время хватит.
— А паспорт?
— Есть, — торопливо созналась Евгения, умолчала только, откуда он; принес тот самый поклонник и даже не спросил для чего.
— Давайте! — Герман протянул ладонь.
Евгения трясущимися руками достала из сумочки паспорт и отдала. А что ей оставалось делать?
— Теперь дипломат.
Отдала и дипломат.
— Пошли.
Герман поддерживал ее под локоток, ощущая, как женщина дрожит всем телом, и улыбался, потому что не очень-то верил, что она так боится. Шел и косился на нее сверху вниз: если бы боялась, уговаривала бы убрать Соколова, а не себя. А раз понимает, что убийство этого субъекта ничего не решает, то голова у нее работает, а раз работает — страх не так велик, как леди хочет показать. Придется еще постращать.
Как только они свернули в Малый Афанасьевский переулок, Евгения увидела знакомый «Москвич». Развалясь на заднем сиденье, в нем, казалось, дремал какой-то молодой человек, не тот, что с руками-граблями, а другой. Тот, который сидел на соседней скамейке и ушел вместе с Германом.
Герман открыл переднюю дверцу, молодой человек разлепил глаза, но не шелохнулся. Герман положил дипломат, но Евгении сесть не предложил, и она в растерянности стояла рядом. Следующее, что сделал Герман, это распахнул заднюю дверцу, и в глазах молодого человека Евгения увидела ужас.