— Ты меня слышишь? Если слышишь — прикрой веки.
Парень прикрыл.
— Хорошо. Я оставлю тебя в живых при одном условии.
Глаза у парня наполнились слезами. Видно, что хорошо понял. Герман нащупал у него за ушами какие-то точки и с силой надавил.
Парень захрипел. У него прорезался голос. Потом по щекам потекли слезы.
— Где ты живешь?
— Вла-ди-мир, — с трудом, по слогам произнес молодой человек.
— Как только я сниму паралич, ты отправишься во Владимир. Кто у тебя там?
— Ро-ди-те-ли.
— Забудь про Соколова. Хочешь жить — забудь! Надеюсь, ты все понял. — И Герман так врезал ему в солнечное сплетение, что паралич мгновенно прошел, парень скорчился, хватая ртом воздух.
Через несколько секунд, впрочем, отдышался.
— Выходи!
Молодой человек богатырской наружности осторожно вылез из машины, затравленно глядя на светловолосого мужчину.
— Деньги есть?
Парень неловким движением пробовал сунуть руку в карман брюк, и не получалось. Наконец вытащил три сотенные купюры. Маловато!
Герман добавил ему еще столько же и напутствовал:
— Женись, заводи детей, Комаров Александр Михайлович, и глупостями больше не занимайся. А то и во Владимире достану!
Парень пошел прочь, качаясь как пьяный.
Герман обогнул машину с другой стороны, открыл дверцу, вернулся к Евгении, которая стояла столбом, стронул ее с места, проводил, галантно помог сесть, пристегнул ремень безопасности, погладил по головке, на что та никак не отреагировала, потому что была в шоке. Вот как раз этого он и добивался.
Часть IV
Метафизика любви
Глава первая
Евгения была настолько занята своими мыслями, что не замечала, куда они едут. Да, у нее был шок. Но состояние, в которое она впала, никак не отражалось на способности мыслить. Руки и ноги слушались с трудом, как после убийства Мокрухтина, но опустошенности не было, и валокордин был не нужен. И шок наступил не оттого, что Герман на ее глазах как следует врезал супермену из Владимира — а Герман-то надеялся! — а потому, что у нее забрали паспорт. Зачем? — вот этого-то Евгения никак не могла взять в толк. Куда она без паспорта денется?
Машина резко снизила скорость, ремень безопасности врезался Евгении в правое плечо, и она очнулась от дум. Впереди метрах в ста виднелось кирпичное сооружение с крупными буквами на крыше: ГИБДД. За постом стояли фуры, вокруг них суетились милиционеры с автоматами и мужчины в шортах, сандалиях на босу ногу и цветастых майках — сразу видно, водители-дальнобойщики. Но это с противоположной стороны дороги, а с той, по которой ехали они, единственный страж порядка разбирался с крутым джипом; на остальных, двигавшихся как черепахи, он не обращал никакого внимания.
На щите Евгения прочитала про аэропорт Быково и сообразила: либо они на Рязанском проспекте, либо на Волгоградском и в данный момент выезжают из Москвы. Куда он ее везет? Как только этот вопрос возник, она опять забыла про дорогу и углубилась в размышления.
Герман иногда поглядывал на молодую женщину рядом, но та не замечала, и он думал, что грешным делом перестарался — слишком сильно застращал ее.
А Евгения смеялась над собой. Напридумывала себе что-то, что будет после ее мнимой гибели, как все хорошо устроится, какая она умная, и о паспорте позаботилась. И впрямь — «Жизнь после смерти»! Ан нет! Паспорт забрали, пригрозили, впихнули в машину и везут куда-то, и неизвестно, что впереди. Такова реальность! А люди — выдумщики. Старец, белые облачка, ангелочки, черти, сковородка с кипящим маслом — это сначала. Позднее — какой-то тоннель, яркий свет, вся жизнь перед тобой, как на кинопленке, и так далее, и тому подобное… А если по правде: что тебя ожидает после смерти? — ведь полнейшая неизвестность! И мается человек от этой самой неизвестности, ни от чего более.
Евгения заерзала на сиденье, потому что в нос ей ударил запах помета. Запах доносился из окна машины, но посмотрела она почему-то на мужчину за рулем. Герман почувствовал на себе ее взгляд и на мгновение повернул к ней голову, оторвавшись от дороги. Зрачки леди были расширены, словно от сильного удивления.
— Это Томилинская птицефабрика, — пояснил Герман.
— Извините, — еле слышно пролепетала Евгения, смущаясь, и отвернулась.
Герман засмеялся.
Его смех разрядил обстановку, и Евгения рискнула спросить:
— Как мне вас называть?
— Я все ждал, спросите вы или как партизанка будете молчать до конца?
— Нет, я не партизанка. Можете сказать — Иваном. Я пойму. Но не могу же я обратиться к вам: эй, мужчина со светлыми волосами, куда едем?