Герман крепко прижимал ее к себе. Голова у нее и вправду кружилась, только в другую сторону от вальса. Щеки Евгении горели; ей нравилось обниматься с Ежиком. Его горячая ладонь снова лежала на ее голой спине, и его пальцы неторопливо считали родинки — раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять, — ей было невыразимо приятно, и она благодарно подняла на него сияющие глаза. Герман вдруг наклонился и поцеловал ее.
— Что вы делаете? — продолжала кружиться Евгения, закрыв от удовольствия глаза.
— Думаю.
— О чем? — беспечно поинтересовалась она, пребывая в расслабленном состоянии.
— О том, что при вашей воле вы тоже могли бы влюбиться в кого угодно. Почему бы не в меня?
От удивления глаза Евгении открылись:
— Я об этом не думала.
— Что вам мешает об этом подумать?
Глава пятая
Евгения думала всю дорогу домой: от ресторана до дачи.
«Нравится ли мне Ежик? Да, конечно. Как человек очень нравится. Но я не позволяла себе смотреть на него глазами женщины.
После того что случилось, я была уверена, что новую жизнь буду строить в одиночестве. В самом деле, кому можно признаться и кто выдержит подобное признание и не сломается, если я скрыла это даже от мужа?»
Из всех, кого она знала, выдержать мог только Герман, и без всяких усилий. Более того, еще месяц назад он предложил ей фиктивный брак.
«А почему, собственно говоря, фиктивный? Это я подумала, что фиктивный, а он просто говорил тогда о браке.
Вот почему я ошиблась: он предлагал мне на выбор Антона или себя. И я решила, что таким образом он предлагает мне работу. Работу он мне предлагал действительно: «Банк в Германии — это серьезно», — сказал тогда он.
Банк — это настолько серьезно, что я и помыслить не могла об обычном браке. Догадываюсь, чем этот банк занимается. Брак я приняла за предложение работать в разведывательной структуре. При чем же здесь муж, жена, дети?
И Германа я выбрала тогда по здравому смыслу, а не по принципу симпатии, поскольку главная роль принадлежала ему, а не Антону. Герман главный, банк его. Промежуточное звено в виде Антона я просто исключила.
Выходит, я ничего не поняла? Господи, какая же я дура! Он за мной ухаживает и ухаживает, гладит, родинки считает, а я с умным видом принимаю это за тренировки. При чем здесь самооборона? Но с другой стороны, какой странный способ ухаживать он выбрал!
А что ему еще оставалось делать с этой дурочкой из Зачатьевского переулочка? Мужчина ей, можно сказать, признается в своих чувствах, а она ему в ответ сует Канта или Шопенгауэра. «Метафизика любви», видишь ли! Есть от чего сойти с ума! Вот он и сошел, стал кидать меня на маты и садиться сверху, а я и тут ничего не поняла!»
И она вслух проговорилась:
— Бедный Ежик!
Но Герману почему-то послышалось: «Бедный Йорик». И он действительно перестал что-либо понимать, хотя до этого вел машину спокойно: раз она думает, значит, это очень хорошо, мысль у нее всегда конструктивна и движется в правильном направлении. Только Йорик в нужное направление не вписывался.
За думами Евгения даже не заметила, как они пересели из «Линкольна» в старенький «Москвич», как приехали в Томилино, как вошли в дом, как Герман снимал с нее манто; она перестала думать, только когда Герман опять ее поцеловал — и ради удовольствия, и ради проверки: что она там надумала? — классический немецкий идеализм в действии.
Ее руки взметнулись и обняли его за шею…
На односпальной кровати лежать вдвоем можно лишь тесно прижавшись друг к другу. Герман устроился на спине, а она на боку, спиной ощущая стену, но ей так было даже удобней. Евгения разглядывала Ежика не стесняясь, потому что он прикрыл веки; она смотрела на него глазами влюбленной женщины и недоумевала, почему он до сих пор не женат.
Если рассуждать так: разведка наша, а родился он там. Что из этого можно извлечь? Что родители его тоже там? Похоже. Но он не немец. Или немец? Не немец, решила Евгения, у него другой характер мышления, уж здесь ее провести трудно, почти невозможно. Но внешне на немца похож, даже очень, ярко выраженный нордический тип белой расы: Ежик не только высокий и голубоглазый, но и нос у него узкий, и голова удлиненной формы, и здоровье дай бог каждому, и зубы свои, а ему тридцать семь, хотя выглядит моложе. Выходит, фенотип подбирали специально, и не у него, а у его родителей. Бывает ли такое? Евгения колебалась с ответом. Разведывательная структура по родственному принципу? Такая структура должна быть более законспирирована, чем любая другая. Какой самый секретный отдел в спецслужбах? Евгения была уверена, что отдел кадров. А таким кадрам цены нет!