В этот момент щенок залаял. Сашка от неожиданности отбросила игрушку на подоконник.
— Что это он?
— А вот посмотри — написано. Щенок хочет кушать. Значит, его надо покормить. Вот видишь кнопочку? Нажимай!
Щенок довольно заурчал. Девочка засмеялась.
— Видишь, как ему нравится? И так же он будет проситься погулять, ты возьмешь бабушку, и вы втроем пойдете в парк.
Снова залаял щенок.
— И нам за стол пора, — сказала Евгения. — Я сейчас вымою руки, и мы сядем.
Сашка успокоилась и, стоя в прихожей у подоконника, стала нажимать подряд все кнопочки. Щенок лаял, скулил, тявкал, рычал, а ребенок визжал от удовольствия, пока Евгения мыла руки.
— Ну как, нравится? — вернулась она к столу, где все уже сидели, а у падчерицы на коленях лежал тамагочи. Мать мужа, Антонина Васильевна, разливая суп, про себя перекрестилась: «Слава богу, щенок не настоящий!»
— Очень! — Сашка согласно закивала.
— Вот и я очень рада. И бабушка тоже, — взглянула она на свекровь. — А ты что скажешь? — спросила она мужа, который ел суп.
Миша отложил ложку.
— Я думаю о том, — сказал он, — как я несчастен, что мне уже нельзя подарить тамагочи. Представляешь, я прихожу домой, тебя нет, но зато у меня есть тамагочи. Тамагочи встречает меня в дверях и говорит: здравствуй, милый! Поцелуй меня! Я нажимаю кнопочку. Поцеловал. А тамагочи спрашивает: как у тебя на работе, любимый? Я говорю: у меня сегодня тяжелый день. Одно убийство, одно вооруженное ограбление, прокурор грозил выгнать с работы. Тамагочи вздыхает: успокойся, мое солнце, у тебя есть я. Пойдем поужинаем вместе. Мы идем на кухню, я готовлю тамагочи ужин, ее любимый суп из шампиньонов, мы едим и ложимся спать. В это время приходит с работы жена, молча переодевается, в одиночестве ужинает, крадется в спальню и слышит женский голос: спокойной ночи. И думает: вот хорошо! Ей даже не надо и это говорить. Ложится на бок и засыпает. Купи мне тамагочи!
Сашка внимательно прослушала монолог отца и радостно захлопала в ладоши. Евгения тоже улыбалась. Ей выходка мужа понравилась. Во всяком случае, это не выяснение отношений, кто прав, а кто виноват, а упрек в достаточно мягкой и остроумной форме. Одна свекровь была недовольна. Евгения знала, о чем она думает. Примерно так: «Бедный сын и сказать прямо уже ничего не может. Басни рассказывает про игрушки. А все почему? Потому что она семью содержит. Господи, что за время, когда мужья зарабатывают меньше жен?»
Вечером в постели Евгения прильнула к мужу:
— Тамагочи спрашивает: как у тебя дела?
Михаил, поглаживая голое плечо жены, лежал на спине и смотрел в потолок. На «тамагочи» улыбнулся.
— Ничего хорошего. Начальство висяк подкинуло. Как никаких улик — так мне.
Евгения приподнялась на локте и пальцем ласково постучала в лоб мужа:
— Ты сам говорил, так не бывает. Преступник обязательно оставляет след. Что-нибудь да найдется.
— Увы! — вздохнул Михаил. — Оперативники и эксперты все облазили. И никаких следов. Ни одного отпечатка пальцев. Отпечатков ног — и тех нет. Летал он по воздуху, что ли?
— Ангел смерти, — предположила Евгения.
— Вот-вот, ангел смерти. Нанес двадцать ножевых ранений, пулю всадил и улетел. И оставил нам только вопросы и ни одного ответа. Да еще книжку, которой лицо покойничка прикрыл.
Евгения рухнула на кровать и тоже стала смотреть в потолок. Потом осторожно спросила:
— На книжке отпечатков нет?
— Разве что автора, — мрачно пошутил муж. — Ангел смерти книжку поддел ножом и закрыл ею лицо трупа. На страницах кровь.
— Значит, действительно ножом, — отозвалась Евгения. — Какие еще улики?
— А никаких! Нигде! Ни на кухне, ни в ванной, ни в туалете.
— Но ты сам сказал — двадцать ножевых ударов. А нож?
— А нож на убитом лежит. Ручка, естественно, тщательно вытерта. Обыкновенный кухонный нож. И пистолет валяется.
— Там должна быть кругом кровища.
— Кругом кровища и есть.
— Но не мог же убийца нанести столько ударов и не запачкаться? Как же он дом покидал? Как по улице шел?
— Может, одежду замыл? — вздохнул Михаил.
Евгения засмеялась:
— А потом высушил? У него что, стиралка с сушкой?
— Нет у него никакой стиралки. Это бандит. Полжизни в колониях просидел.