— Вкалывают.
— Где вкалывают?
Она пожала плечами:
— А я почем знаю.
— Но место работы ведь как-то называется?
Юля задумалась, нахмурила лобик:
— Не знаю. Они люка отковыривают.
И капитан и следователь соображали: что бы это могло значить? На ум ничего не приходило. Цветные металлы, может, воруют? Михаил перестал думать над сложным идиоматическим выражением, а сосредоточился на том, что у него дочь — золото, и не только по части лексикона, но и во всех других отношениях тоже.
От досады, что не может расшифровать своеобразное словосочетание, Завадский вскочил со стула и бросился к окну — вдохнуть свежего воздуха.
Девушка Юля вскочила вслед за ним. Глянув в окно, она радостно завопила:
— Вон! — и показала на желтую с красными продольными полосами машину аварийной службы Мосводопровода.
Двое мужчин в оранжевых куртках-безрукавках ломом пытались поднять крышку канализационного люка.
— У тебя родители в Мосводопроводе работают? — нашелся капитан.
— Ну а я что говорю.
— А что ты будешь делать, когда школу кончишь?
— Я? — Юля удивилась чрезвычайной непонятливости капитана, вначале ей даже понравившегося. — Моделью буду. Не люка же отковыривать!
— Люки, — поправил девушку Михаил, а потом сообразил, что не прав. Люки открывают, а если уж «отковыривают», то подходит все-таки «люка». Но вслух свои соображения не высказал. Постеснялся.
— Гмм! — прочистил горло опер. — Чтобы моделью стать, надо хотя бы с людьми научиться разговаривать.
— Зачем? — неподдельно удивилось юное создание. — Там говорить не надо — ходи!
Смолянинов про себя усмехнулся: «А ведь, в сущности, она права. Ходить как пава по подиуму, намыливать голову шампунем и на виду у всех пользоваться тампонами «тампакс» ума не требуется. Да и слов тоже».
— А скажи нам, Юля, слышала ли ты в последнее время по ночам топот над вашей квартирой? — спросил следователь.
— Над нами чердак.
— Значит, не слышала? — уточнил Михаил.
— Не-а.
— Может быть, твои родители что-нибудь слышали? Они не говорили?
Юля посмотрела на следователя, как на полоумного:
— Да если наш подъезд взорвут — они не услышат!
— Такой крепкий сон?
— Как в морге.
Мужчины переглянулись.
— А в день убийства?
— Не-а.
— А убитого Мокрухтина ты знала?
— Не-а.
Завадский вышел из терпения:
— Ты живешь с человеком в одном подъезде — и «не-а»? Квартир-то в подъезде всего двадцать.
— Ну?
— Что «ну»?
— Ну как я его должна знать-то? Интимно, что ли?
Железная логика Юленьки повергла их в состояние коллапса.
Первым пришел в себя Смолянинов:
— Спасибо, Юля.
Мужчины встали.
— Может, чайку попьете? — Юля выжидательно смотрела на капитана.
— Не-а, — сморщился Завадский, отворачиваясь.
Юля не проводила их до двери. Обиделась девушка.
— Интересная получается коллизия, — резюмировал капитан, выходя на лестничную площадку. — Мокрухтин занимает две квартиры, под Ниной Ивановной и Юлей. Под комнатой старушки у него спальня, и над «божьим одуванчиком» топали, а над квартирой Юли почему-то никто не топал, в том числе этой ночью, хотя следы на чердаке есть и над ее квартирой. А?
— Согласен, коллизия интересная. Врут?
— Родители вряд ли. После того как люка поотковыриваешь, действительно замертво свалишься. А вот девушка Юленька соврет — глазом не моргнет.
— Зачем? Если только не сообщница?
— Сообщница в чем? Ничего не похищено.
Квартира № 38. Звонок. Тишина. Еще звонок. Опять тишина.
— Кто у нас тут? — Капитан Завадский полистал записную книжку. — А, понятно. Двухкомнатная квартира пустая. За риэлтерской фирмой числится.
— Проверяли?
— Да. Пошли дальше.
Квартира № 37. Дверь железная. В квартире слышны приглушенные голоса. Завадский глянул в свои записи. Звонок. Люди в квартире замолчали и затаились.
Завадский стукнул в дверь кулаком и зычным голосом рявкнул:
— Отрывайте! Милиция!
— Сергей, ты что? — заволновался следователь.
— Я? Ничего, — успокоил его капитан. — Развлекаюсь. — И подмигнул: — Живет здесь одна Солоха…
Дверь открыла молодая женщина в махровом халате, накинутом на голое тело. Странно, она показалась Михаилу чем-то похожей на Евгению. Только лицо раскрасневшееся и длинные волосы в беспорядке всклокочены. Но красивая.
— Старший оперуполномоченный капитан Завадский, — отрекомендовался Сергей. — Следователь прокуратуры Смолянинов, — кивнул он на Михаила. — Прошу любить и жаловать!