Закончив с документами, Евгения отдала дискету Таечке на распечатку, а сама спустилась в подвал за ампулами. Хотя для анализа нужно всего-то пять штук, Евгения взяла на всякий случай всю упаковку — двадцать, чтобы шефу не бегать туда-сюда, если вдруг в НИИ одну или две ампулы разобьют.
Когда в офис из мэрии вернулся Барсуков, все уже было готово.
Шеф вошел радостный.
— Ну, как дела? Канамицин у меня на мази, — доложился он.
— У меня тоже все на мази. Осталось подписи поставить. Где Малиныч?
Барсуков мельком глянул на часы.
— Сейчас будет, — уверенно сказал он.
И действительно, ровно в семь Владимир Дмитриевич возник в офисе. В приемной послышалось характерное шуршание целлофана, какая-то возня, недовольный возглас Таечки, и Малиныч собственной персоной ввалился в кабинет Евгении, задом открывая дверь, поскольку обе руки у него были заняты.
— Вот! — услужливо вытянул он впереди себя тяжелые пакеты.
— Молодец! — похвалил его Барсуков, рассматривая содержимое.
Большая серая мышь радостно зафыркала, потом пошмыгала носом и в конце заулыбалась, демонстрируя поразительное сходство с Микки-Маусом.
— Садись, — любезно разрешил ему хозяин, и мышь устроилась в кресле поближе к столу. — Распишешься за директора и бухгалтера. — Барсуков пододвинул к нему накладные и счета.
Вы представили, наверное, что Малиныч расписывается левой рукой, чтобы запутать следы? Ничего подобного. Правой. Но как! В первый раз он вставляет ручку между указательным и средним пальцем — одна подпись. Второй раз между средним и безымянным — другая подпись. И получается — подписывали два разных человека. Вы такое видели? Евгения нет. И Барсуков нет. И правоохранительные органы такого не видели. Малиныч что — рецидивист какой-нибудь? Ничего подобного. До августа 1991 года он работал учителем труда в средней школе города Грозного, а после августа 1991 года по причине отсутствия всякого труда в вышеозначенном районе числился просто родственником, правда, очень дальним, по материнской линии, президента компании «Экотранс» господина Барсукова, жил у него дома и помогал по хозяйству чем мог. А Сергей Павлович Барсуков считал, что самые надежные связи — родственные, потому что провел он свое детство не где-нибудь, а в Грозном, там проходил службу его отец — военврач, хирург. Восток — дело тонкое.
И президент, и генеральный директор с благоговением взирали на витиеватые художества, сотворенные обыкновенным учителем труда, привыкшим иметь дело с лобзиком, стамеской и отверткой. Вот где талант пропадает! Такого жулика ни один графолог не разоблачит.
Теперь очередь за секретаршей. По образованию Таечка — фармацевт, о чем свидетельствует ее диплом о среднем специальном образовании, который регулярно подтверждался на аттестациях в Комитете фармации. Аттестации, естественно, устраивал Барсуков. Так что подпись фармацевта была самая что ни на есть настоящая.
— Вот документы, — Евгения протянула бумажки шефу, — вот ампулы. Завтра с утра пристраивайте канамицин на пересертификацию.
— Задание понял, — хмыкнул Барсуков.
Малиныч будто никак не отреагировал ни на слова Евгении, ни на реакцию шефа; выдавали его всегда усы, нервное подергивание которых указывало на отношение их владельца к происходящему. Будь он на месте Барсукова, он бы не допустил подобного поучающего тона со стороны подчиненного лица — говорили усы Микки-Мауса. А Барсуков не только допускал, но и выполнял указания. Невозможно, но факт!
— Сергей Павлович, — Евгения перевела глаза с Малиныча на шефа, — гроза собирается, да и спиртом заниматься сегодня поздно, на месте все равно никого нет, поэтому, с вашего разрешения, я ухожу.
Усы Малиныча дернулись еще раз.
Часть II
Безумный дождь
Глава первая
Евгения спешила домой, поглядывая снизу на закрывающее Москву небо. Начинало темнеть, и оно заволакивалось грозовыми тучами. Казалось, Евгения шла по дну озера, а над ней висел слой темной, тяжелой воды. И дышит она уже не воздухом, а этой мглой. Во мгле утопают дома и люди, контуры их неотчетливы, размыты, а крыши цепляют клочья туч.