Первым побуждением было — уничтожить. Зажгла уже конфорку на плите, но вдруг одумалась. Почему она хочет избавиться от него? Потому что это улика против нее? А другие бумаги — не улика? А вся пачка — не улика? А ключи — не улика? Откуда они у нее? Допустим, увидит все это Михаил. Что ты ему скажешь? Решила сама найти тайник? А ключи откуда? Ну и что ты, голубушка, на это ответишь?
И тем не менее уничтожать все бумаги Евгения не решалась. Почему? — спросила она сама себя. И вдруг поняла: в них — ее оправдательный приговор.
И тут же усмехнулась: «Какая же ты наивная! Допустим, эти документы попадают следствию. Ну и что? Ах, бумаги подтверждают, что Мокрухин подонок! Тебе пожимают руку и говорят — молодец? Нет. Надевают наручники. Кто надевает? Неужели Михаил?»
И в душе ее обозначилась первая трещинка.
«Сегодня вечером муж приезжает. А я говорю: Миша! Мокрухтина убила я, о чем не жалею. Вот документы, подтверждающие то, что его следовало убить и что наше безвольное государство вовремя не сделало этого. Как в такой ситуации поведет себя мой муж? Он внимательно изучит документы, потом поднимет голову от стола и скажет:
— Хоть ты и преступила закон, но ты права. — И тут же оговорится: — Но мы должны с тобой действовать в правовом поле. Предъявим эти неопровержимые документы суду, и он вынесет справедливое решение».
Трещина увеличивалась.
Сидя на табуретке в кухне, Евгения представила себе это справедливое решение. Статья 105-я, часть первая. От восьми до пятнадцати лет в колонии строгого режима. Но дадут по справедливому минимуму — восемь.
После такого вывода Евгения надежно спрятала архив Мокрухтина и легла спать.
Вечером все возвратились с дачи. Сашка тут же бросилась на кухню, открыла холодильник, села перед ним на корточки и стала внимательно проверять. На полках лежали ее сосиски, ее колбаска — без нее ничего не трогали. Все на месте. Потом стала поднимать крышки кастрюлек и сковородок на плите и нюхать. И только после этого, удовлетворенная, побежала мыть руки.
— Саша, — кричала из комнаты Антонина Васильевна, — переоденься. На тебе все грязное. В таком виде я не дам сесть за стол.
Сашка сделала проще: сняла с себя все грязное и осталась в трусах и в майке. Они чистые. И села за стол.
Ей подавали на сковородках. «Холодное горячее» она терпеть не могла. В первой сковородке перед ней была жареная картошка, нарезанная соломкой, целая горка, она курилась, как вулкан. А на второй — кусок печени, размером со сковородку, еще скворчал. Обычная Сашина порция.
— Ну, — спросил первым делом жену муж, — решила задачку?
— Запросто, — небрежно ответила Евгения, подавая на стол.
— И где же? — принимая из рук жены тарелку с рассольником, требовательно ожидал он ответа. Чем-то неуловимо муж напоминал ей голодную Сашку. Должно быть, нетерпением. Но голод был иной, духовный.
В столовую вышла Антонина Васильевна.
— Это что такое? — замерла она, глядя на внучку. — Ты почему за столом в трусах? А если всем вздумается сесть за стол в трусах?
Сашка захохотала, представив себе такую картину.
— Бабуль, и ты тоже в трусах?
— Сашка, погоди, — отмахнулся Михаил. — Где тайник?
— Ты этот вопрос решишь сам. Я тебе только помогу.
Сашка засунула в рот кусок печени побольше и с полным ртом согласилась:
— Помогай.
— Как ты думаешь, что в этом тайнике лежит?
— Золото, — предположила Сашка.
— Нет, — опровергла Евгения. — Золото — это не самое ценное. Дороже всего информация о чем-либо или о ком-либо, которую можно использовать.
— Видеокассеты, — догадался Михаил и хлопнул ладонью по столу.
— Какие видеокассеты? — встрепенулась Сашка. — Где?
— Там же, где находится камера и записывающее устройство, — подсказала Евгения мужу.
Михаил закивал. Он понял.
— Видеокамера должна быть у нее в квартире. И где-то рядом записывающее устройство.
— У кого? — Сашка даже забыла про жареную печенку.
— У Снегурочки, — вмешалась Антонина Васильевна. — Ешь.
— Рядом со Снегурочкой находится пустая квартира, — размышлял Михаил. — Она принадлежит одной фирме.
— А фирма принадлежит самому Деду Морозу, — подхватила Евгения. — Ну, конечно, через водяных, русалок, леших. Понятно?
— Завтра же произведу обыск!
— И ничего не найдешь.
— Что, пустой?
— Я имела в виду тайник, — улыбнулась Евгения. — А пустой он или нет, я не знаю.