- Они направились в тот лес на холме, - Саен оглянулся и мотнул головой, показывая направление Птице, - мы срежем, с другой стороны подъем будет короче, хотя и более крутой.
Птице казалось, что они слишком медленно двигаются. Близнецы все время отставали - их мул шел слишком медленно. Да и собственная лошадка преодолевала подъем с натугой. А Саен торопился, сгорал от внутренней тревоги, от злости и ярости - и все его чувства передавались Птице.
Обогнули узкие ручьи, срывающиеся со склона в снежную пропасть. Добрались до низкой хижины, опускающей свою крышу чуть ли не до земли.
- Оставайтесь тут, - торопливо велел Саен братьям и ловко спихнул со своего коня Дагура, - Птица, ты со мной!
Ярость звенела в нем гораздо сильнее тревоги. И Птица понимала, что он желает убить Игмагена. Просто убить - и все. И жажда смерти в нем сильнее желания спасти. Гораздо сильнее.
Уже чудился откуда-то издалека оружейный звон и храп лошадей. И даже временами долетал девичий крик. А чуть позже Птица могла бы поклясться, что слышит горестный плач.
Деревья летели навстречу - заснеженные, угрюмые. Хотелось понукать лошадь и кричать: "быстрее, быстрее..."
Быстрее, надо добраться, надо успеть. Надо обязательно успеть...
- Я проклинаю тебя, Игмаген! Создатель, пусть он сдохнет! Пусть он будет проклят! - разрезал звенящий мороз девичий голос, полный хриплого горя.
Лошадь Птицы, вслед за вороным Саена, выбралась на прогалину. Место битвы - вот что это! Мертвый человек, раскинувший руки и уставившийся глазами в небо - Птица сразу узнала его. Это Набур, тот самый Набур, которому они уже однажды спасли жизнь. Видать, не улыбнулась ему удача...
Еще один человек в крови и над ним рыдающая Лиса, кричащая в ясное небо проклятие.
- Он уже проклят... - неожиданно спокойно сказал Саен, спрыгивая с коня.
Глава 27
- Храм Трех Стихий находился в Зумме. Его построили перед самым открытием Двери и люди в Суэме еще не знали, какие в этом храме скрыты возможности. Зумма ведь была очень теплым городом, где не было зимы, всегда светило солнце, текли полноводные реки и с гор дули ветры. Вот, зуммийцы и научились собирать силу ветра, солнца и воды. Можно себе представить, как огромны были эти силы. Зуммийцы накапливали их в сиреневых камнях - таких больших, прозрачных. Каждый камень обладал невероятной силой. И зуммийцы умели эту энергию извлекать из камней. Они надеялись, что с помощью силы трех стихий сделают жизнь более удобной и спокойной. Но была открыта Дверь Проклятия и дальше вы сами знаете.
- Ничего мы не знаем, - сердито выдохнул Дагур, поморщился, качнулся на лавке и толкнул локтем стол.
Пламя, еле тлеющее в плошке с маслом, закачалось и чуть не погасло.
Лиса нахмурилась и посоветовала Дагуру заткнуться, после глянула на Галиена и пожала плечами - мол, я не виновата, что приходится быть такой грубой с братом.
Галиен сидел на деревянной такой пристройке - Птица даже не знала, как это называется - которая служила ему кроватью и находилась за перегородкой. Грудь Галиена туго охватывали белые полоски ткани, и сам он был бледным до желтизны, но, в целом, казался вполне живым человеком.
Лиса вчера, пока Саен возился с раной Галиена, рыдала без остановки, до нервной икоты, до судорожных всхлипов. Рыдала и прижимала к себе Дайна и Лейна. А Дагур стоял в стороне и нерешительно поднимал брови, точно потерянный. Он не мог найти себе места и казался совсем чужим в этом горестном счастье соединения.
Птица никак не могла взять в толк - зачем столько слез? К чему все эти объятия, всхлипывания, причитания о том, что, мол, живы, слава Богу, живы...
Ей самой и в голову бы не пришло так убиваться за Ежом, к примеру. А по Травке - и подавно. Сколько дней она их не видела - и еще столько же не увидит. И не страшно, не больно, не горестно...
Лиса сразу показалась загадкой для Птицы, хотя все ее чувства были как на ладони. Их можно было принять в себя, рассмотреть, чуть ли не потрогать языком.
Нет, конечно, чувства не были реальными, как хлеб или вода. Но Птица определяла их слишком ясно для себя. Лиса была очень и очень привязана к своим двум братьям - вот что. Не к Дагуру - тот казался досадной помехой, глупцом и неудачником. Но младшие, большеглазые и слишком уж похожие на саму Лису - те были дороги, точно суэмские золотые монеты. С ними рядом Лиса чувствовала себя хорошо и уютно, им отдавал свое душевное тепло, а те, в свою очередь, делились собственным. Такой себе обмен теплым, нежным чувством - Птице это немного напоминало отношения с Саеном. Только Саен давал Птице несравненно больше, чем она ему.