Сельские фальшивомонетчики, как правило, включали в свой круг домочадцев, ближайших родственников или хороших знакомых. Как сообщал министру финансов атаман Войска Донского, раскрытая в поселке Ореховское Никольско-Покровской волости преступная шайка состояла из: фальшивомонетчиков братьев Федора и Фомы Пустовойтовых, распространителей поддельных билетов — их родственников — Данилы, Якова, Тимофея, Ульяны Пустовойтовых и Агафьи Кушнаревой, а также знакомых крестьян Степана и Марии Гуковых, живущих в Ростове[177].
Крестьянское фальшивомонетничество было неоднородным. В полицейских рапортах фигурировали как одиночки и небольшие группы, так и сообщества с разветвленной сетью сбыта в нескольких губерниях. И если мелкие провинциальные фальшивомонетчики это в основном представители беднейшей части крестьянства, пытавшиеся через преступную деятельность решить насущные бытовые задачи, то преступные группы регионального масштаба представляли собой сеть сбытчиков по деревням и уездным городам, с одним или несколькими профессиональными производителями во главе[178].
В центральных губерниях России, в Сибири, в Царстве Польском и губерниях Западного края возникали региональные центры производства фальшивых денежных знаков. Одним из таких мест являлось село Красное, расположенное под Костромой. С 1830-х годов село стало широко известно как центр русского ювелирного искусства. Изготовленные красносельскими мастерами недорогие серебряные и медные украшения, штампованные образки, крестики, мелкая серебряная посуда расходились не только по всей России, но и в Персии, и в балканских государствах. Во второй половине XIX века в Красном и его окрестностях насчитывалось около двух тысяч кустарей, занимавшихся ювелирным ремеслом.
Как свидетельствуют документы, деревенские умельцы помимо традиционной продукции поставили на поток и выпуск фальшивых денег. Так, в апреле 1874 года министр финансов М. Х. Рейтерн, отмечая небывалое распространение в Костромской губернии поддельных кредитных билетов, писал: «Центром этой преступной промышленности представляются село Красное (Костромского уезда) и село Вычуга (Кинешемского уезда), откуда фальшивые билеты расходятся в огромных размерах по всем торговым селам как Костромской, так и соседних с нею губерний, а равно на Нижегородскую и другие ярмарки»[179].
В течение длительного времени агенты министерства финансов и полиция Костромской губернии не могли задержать фальшивомонетчика Серапиона, сына Яковлева Мазова, уроженца села Красное. В сентябре 1864 года его имя впервые упоминалось в служебной переписке губернатора губернии генерал-лейтенанта Н. А. Рудзевича с министерством финансов. Н. А. Рудзевич сообщал, что в ходе расследования о распространении фальшивок в пределах губернии полиции удалось задержать распространителя фальшивых кредитных билетов крестьянина Мазова. И хотя в номере гостиницы, который он снимал, были найдены несколько пачек фальшивых ассигнаций, спрятанных в наволочке тюфяка, задержанного пришлось отпустить. Про найденные фальшивки он заявил, что за чужой номер он не отвечает. А обыск в его доме ничего, кроме запаха жженой бумаги и обгорелого клочка кредитного билета, не дал. Губернатор с сожалением отметил: «При внимательном взгляде на дело, хотя ясно видно, что найденные в номере деньги действительно принадлежат Мазову, что он занимается переводом фальшивых денег довольно давно, на что указывают народная (местная) молва и прежние дела подобного рода, по которым Мазов был судим, но по упорной настойчивости обвиняемых скрыть преступление, Комиссия не находит возможности уличить их фактами, добытыми официальным путем. Почему признала необходимым приостановить формальные действия и добиваться более положительных улик против обвиняемых секретными мерами»[180]. Спустя 10 лет, в апреле 1874 года, министр финансов М. Х. Рейтерн направил прокурору костромского окружного суда отношение, в котором указывал, что «сбыт и самая подделка кредитных билетов чрезвычайно распространены в Костромской губернии»[181]. Во главе этой преступной деятельности, по сведениям властей, находился старый знакомый Серапион Мазов, против которого было заведено уголовное дело. Рассмотрев его, Сенат 27 декабря 1867 года вынес приговор: «Лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на заводах на шесть с половиной лет, а по прекращении сих работ поселить в Сибири навсегда»[182]. Указ об аресте преступника пришел в Кострому под грифом «секретно». Но арестовывать, заключать под стражу и ссылать на каторгу было уже некого. Костромские полицейские власти сообщили в министерство финансов, что Мазов «получив из местного волостного правления годовой паспорт, неизвестно куда скрылся»[183]. Потом губернатор выяснял «каким способом сделалось известно сыну преступника Мазова получение в Палате помянутого указа, в следствие огласки которого, вероятно, и скрылся преступник Мазов из места жительства»[184]. Власти пытались выяснить, почему становой пристав не учредил должного надзора за находящимся «в сильном подозрении» субъектом. Проводились неожиданные обыски в доме сбежавшего мошенника и в домах его предполагаемых сообщников. Но дознаться, кто и как ему содействовал, а главное — где он скрывается, так и не смогли. Впрочем, учитывая размеры личного состояния Серапиона Мазова, нажитого им за годы преступного промысла (а по оценкам властей оно составляло около 100000 рублей серебром), можно предположить, что не обошлось без подкупа должностных лиц. Поиски беглеца затянулись на долгие годы. Как докладывало губернское полицейское начальство в столицу: «Мазов не имеет постоянного места жительства, а переезжает и переходит в разных костюмах из одной местности в другую», и «узнать его весьма трудно, потому что он сбрил себе бороду и иногда носит парик и, как сказывают, был даже один раз в селе Красном переодетый женщиною»[185]. В ведомственных документах говорилось, что «располагая значительными денежными средствами, он успел устроить себе множество приютов не только в Костроме, но и в Нижегородской и Владимирской губерниях; у него есть правильно организованные стойки, или станции, на которых же во всякое время находит свежую и быструю лошадь; не говоря уже о семействе и сообщниках, невольно ему сочувствующих, он встречает опору и защиту в большинстве необразованного населения, которое <…> считает его за человека нужного, от которого легко получить деньги за всякое содействие и даже за одно молчание. С другой стороны, безуспешность мер к открытию местопребывания Мазова приписывается бездействию некоторых исправников и становых, которые по неспособности или по неопытности в подобных делах, полагаются во всем на своих письмоводителей, а между сими последними (как ходят слухи) есть лица двусмысленного поведения, нередко злоупотребляющие оказываемым им доверием»[186].
180
РГИА. Ф. 560. Оп. 33. Д. 225. Л. 15 об.