Но открытие Андерсоном позитрона в 1932 году впервые поставило под сомнение это предположение. Ибо позитрон тоже был электроном, но у него был положительный заряд. Затем, в 1945 году, русские учёные в лаборатории на вершине одной из своих гор поймали в ловушку странные протоны, прилетевшие из космоса, протоны с отрицательным зарядом.
Отрицательные протоны, положительные электроны — всё это вместе образовывало материю, прямо противоположную обычной земной. Они образовали негативную, отрицательную материю — антиматерию. А когда Отрицательная и Положительная (обычная) материя вступали в контакт, их противоположные заряды вызывали взрыв, превращая вещество во вспышку фотонов, в чистую энергию.
Подобный энергетический взрыв произошёл, когда «положительный» корабль с Земли впервые попытался приземлиться на «отрицательном» Марсе. Это же произошло в метеорном рое впереди, когда «положительный» и «отрицательный» метеориты соприкоснулись. Именно это должно было произойти с «Тетисом» и всеми, кто в нём находился, если он соприкоснётся с антиметеором в этом дьявольском рое.
Капитан Фаррел заставил себя говорить спокойно:
— Наши шансы намного хуже, чем мы думали. Но они не исчезли совсем, — он указал вперёд. — Мы можем дрейфовать внутри этого роя в течение нескольких дней, не соприкоснувшись ни с одним «негативным» осколком. И мы всё ещё можем спастись, если за это время найдём «положительный» метеорит с необходимыми нам тугоплавкими металлами.
Горли вновь обрёл деятельный настрой:
— В таком случае, если нам повезёт, у нас появится шанс, — воскликнул он. — Мы просто будем молиться, чтобы ни один анти-метеорит не пересёк наш путь.
Келлс невесело усмехнулся:
— Молиться — это всё, что мы можем сделать, пока «Тетис» не додрейфует до хорошего, удобного метеора из «положительных» металлов.
Чёрные глаза Бинетти загорелись надеждой:
— Должен ли я изучить спектросканером ближайшую каменюку в этом рое, сэр?
Фаррел задышал менее напряжённо, когда увидел, что привычка и дисциплина вновь берут своё.
— Да, а тем временем мы подготовим к использованию скафандры, — предложил он. — Келлс, пусть энергетические бригады проверят свои турбины.
«Тетис» дрейфовал всё дальше и дальше. Правда, казалось, что он совсем не движется, что он стоит на месте, зависнув посреди огромного и торжественного свода наблюдающих за ними звёзд.
Но экран радара показывал, что они приближаются к внешним границам огромного, но весьма рыхлого роя обломков. Сам рой представлялся глазу просто как гигантский, разрежённый лабиринт ползущих точек света.
Бинетти, потевший за своими приборами в навигационной рубке, с сомнением посмотрел на Фаррела.
— Есть признаки «положительных» метеоритов с нужными нам металлами, сэр. Но весь рой насквозь пропитан «негативом».
Фаррел кивнул.
— Так и есть, — сказал он. — Весь этот мусор между Марсом и Юпитером — мусор, оставшийся после образования планет.
Солнце породило все планеты, как «положительные», так и «отрицательные». Считалось, что Солнце состоит в основном из нейтронов или нейтральных протонов, и что они постепенно преобразуются в положительные и отрицательные атомы, взаимное уничтожение которых даёт энергию солнечной сфере.
Давным-давно, во время вспышек творения, странная периодичность которых до сих пор остаётся загадкой, Солнце выбрасывало поочерёдно массы двух различных видов материи, которые оно создало. И эти массы сформировали планеты, планеты, навсегда разделённые на два противоположных вида миров.
Фаррел оглянулся из навигационной рубки на красную искру Марса и более отдалённое белое пятнышко Венеры, почти теряющееся в солнечном сиянии.
«Миры, которые мы никогда не сможем посетить», — подумал он. «Мы многое сделали за сорок лет, колонизировав спутники Юпитера и теперь добираемся до Урана, но мы никогда не увидим эти миры».
Усталость всё больше одурманивала его мозг. Фаррелу вдруг показалось, что он всегда так уставал, с самого детства.
Днём и ночью он трудился, чтобы получить техническое образование, до предела напрягал мозги в Космической академии, в поте лица работал, чтобы дослужиться до капитанских планок — и ради чего? Чтобы умереть здесь и сейчас, в этом глубоком космосе?
Фаррел не питал иллюзий. Их шансы были сто к одному. Десять лет назад он счёл бы такую смерть великолепной. Но тридцатилетний мужчина не может думать так, как двадцатилетний.
Крик Бинетти, час спустя, вырвал Фаррела из его усталой дремоты.