— Говори, ты наш войсковой атаман. И если мы с законами согласимся, быть по сему, — раздались голоса.
Краснов громко начал:
— Главное — это закон об атаманской власти.
— Против такого не перечим, — хором прокричал Круг.
— Атаман утверждает законы.
— И это так, — согласились делегаты.
— Атаман назначает министров правительства, становится высшим руководителем всех внешних сношений, верховным вождём Донской армии...
— Правь по разуму, — поддержал зал. — Власть должна быть в надёжных руках. Будь полноправным правителем Дона.
— Первейшим законом нашим будет закон о вере. Хотя иноверцы пользуются правом свободного отправления их веры и богослужения, первенствующей верой на Дону считается православие.
— Вера дедов наших и отцов. Во имя Отца и Сына и Святого Духа... Аминь...
— Все права и обязанности Дона подтверждаем...
16 мая 1918 года Краснов был избран атаманом Войска Донского. В заключение он объявил:
— Впредь до издания и обнародования новых законов Всевеликое Войско Донское укрепляется на твёрдых основах Свода законов Российской империи, за исключением тех статей, которые настоящими основными законами отменяются.
Отменялись же все законы Временного правительства и все декреты Совета народных комиссаров. Армия возвращалась к уставам, изданным до 23 февраля 1917 года. В законах оговаривалось создание нового правительства «Совета управляющих», создание отдела финансов и войскового суда. Предлагались донские флаг, герб и гимн. Флаг: три продольные полосы синего, жёлтого и алого цветов, символизирующие три народности, издревле живущие на донской земле: казаков, калмыков и русских. Герб изображал нагого казака в папахе, при шашке, ружье и амуниции, сидящего верхом на бочке. Гимном становилась казачья песня: «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон...»
— Вот это по-нашенски, по-казачьи. Не то что «Вставай, проклятьем заклеймённый», — произнёс Захар Миронович. — Придумали же — «проклятьем заклеймённый», — и сплюнул на пол зала...
А Краснов говорил:
— Вы хозяева земли Донской, я ваш управляющий. Всё дело в доверии. Если вы мне доверяете, вы принимаете предложенные мною законы, если вы их не примете, значит, вы мне не доверяете, боитесь, что я использую власть, вами данную, во вред Войску. Тогда нам не о чем разговаривать. Без вашего полного доверия я править Войском не могу.
— Доверяем! — хором ответили делегаты. — Законы принимаем.
На этом Круг свою работу завершил...
Глава 23
Перед тем как разъехаться, делегаты прослушали в войсковом соборе молебен в присутствии именитых гостей: самого атамана и членов правительства. Захар Миронович с Сергеем Минаевичем выстояли службу у самого выхода из собора.
Сергей Минаевич обиделся:
— У алтаря, вишь ты, нам не по чести стоять.
— Да не обижайся, кум, там места лучшие, а мы кто, хуторяне навозные. Да оно и хорошо, скорей выйдем.
Из Новочеркасска выехали в полдень. Сергей Минаевич фуражку новую купил, с козырьком лаковым, а Захар Миронович уздечку наборную для Воронка.
— Мишке скоро на службу итить, звона на Круге речь вели о войске казачьем.
Ехали по майской степи, уже освободившейся от снега, в первом цвету шелковистой зелени. Кричали перепела, выскакивали из-под колёс, убегали испуганно.
Дорога потянулась по-над Доном. Захар Миронович думал: «Озимые уродились добрые, поднимаются, ишшо бы дождичек майский, совсем хорошо было бы...»
— А что, кум, — спросил вдруг Сергей Минаевич, — удачного мы хозяина Дону выбрали?
— Кажись, толкового.
— Под началом его и мой Стёпка служил и твой Ванька. Правда, чует моё сердце, не всем он ко двору. Особливо новочеркасским енералам.
— Им угодить невмоготу, каждый хотел бы в атаманы выбиться, да не у всякого ума хватит.
— Ничего, он им хвосты понакрутит.
— А вот знаешь, кум, — сказал Захар Миронович, — я всё думаю, к чему это мы за Расеей тянулись? У нас одна жизня, у них другая.
— Это верно. Надо бы Дону помене за Расеей плестись, как тому жеребёнку за кобылицей.
— Оно так и есть. А вот Африкана Богаевского в председатели правительства — стоит. Он казак правильный, не чета брату его, Митрофану. Тот за Корнилова держался, теперь за Деникина уцепился.
Старики подъехали к Вёшенской, когда солнце садилось краем за высокие тополя.