— Андрей Григорьевич, — заметил Краснов, — командование германской армии считает, что ваши советы ему без надобности. Я думаю, наше время ещё не наступило. Вот если начнётся война с Советами, тогда другое дело. А вы уж меня, Андрей Григорьевич, простите великодушно за вопрос: чем живете? Ведь мы с вами не в старой России, где можно было рассчитывать на хороший пенсион.
Шкуро невесело усмехнулся:
— Вам, Пётр Николаевич, можно позавидовать. Вас литература кормит, книги. Вон вижу на столе наброски всякие. А мне чем только не приходилось на хлеб зарабатывать. Даже в цирке верховой ездой.
— Да, горек хлеб чужбинный. Осмелюсь предложить вам, Андрей Григорьевич, небольшую сумму. Надеюсь, не обидитесь: это не подаяние. Ежели нам доведётся в России встретиться, там и отдадите. Прошу вас как офицер офицера, ведь мы оба эмигранты...
Они поговорили о растущей как на дрожжах мощи германских вооружённых сил. Краснов заметил:
— Па Дону, в бытность мою атаманом, я говорил англо-французским офицерам, что дух германской нации ещё покажет себя. История, как видите, подтвердила правдивость моих слов... Ах, если бы Германия повернула со временем своё оружие на Восток, мы бы обрели свободу нашей родины...
Когда Шкуро покидал домик Краснова, пальто генералу подал Шандыба. Шкуро посмотрел на него острыми, как булавки, глазами.
— Ну что, казак, по Дону не тоскуешь?
— Ваше превосходительство, там моя родина.
— Погоди, казак, ещё будет твоя родина свободной от большевиков.
— Дай-то бог.
Миновала сырая европейская зима со всеми католическими и православными праздниками. К Красновым приезжали гости из эмигрантов, поздравляли. Побывала у Красновых и дальняя немецкая родня Лидии Фёдоровны из Баварии. За праздничным столом они плакались о злоключениях немцев, которые вынуждены жить на чужбине, в том числе и в Чехословакии. Все выпили за будущее великой Германии и её вождя Адольфа Гитлера...
Что ни месяц, обстановка в Европе резко менялась. Краснов не успевал осмыслить одно событие, как происходило другое. Наступил март тридцать восьмого года: Германия ввела свои войска в Австрию. Вслед за этим всю весну и лето шли упорные переговоры Германии и Италии с правительствами Франции и Англии. Германия требовала отдать ей те районы Чехословакии, где проживали немцы. Англия и Франция вынуждены были согласиться.
Краснов видел, что Германия готовится к большой войне. Аншлюс Австрии и присоединение к Германии Судетской области — это было только началом завоевательной политики Гитлера.
Как её оценивал генерал Краснов? Полностью одобрял, говоря, что только сильное государство заслуживает уважения. Будучи человеком военным, Краснов считал необходимым увеличение германской армии и её перевооружение.
Краснов часто думал и о Красной Армии. Немецкая печать публиковала материалы о судебных процессах в России. В них фигурировали не только партийные руководители, ставшие вратами советской власти, но и видные военачальники...
«Россия, — думал Краснов, — переживает эпоху самоедства. В результате этого погибнут лучшие и талантливые офицеры, что не приведёт к укреплению обороны. Армия ослабеет...»
Краснов был в полном недоумении, прочитав о расстреле Тухачевского, Блюхера, Якира и многих других полководцев Советской России. Однако он думал, что им на смену Сталин выдвинул более талантливых военачальников. Ведь не может быть, чтобы советская разведка не сообщала в Москву о росте боевых сил немецкой армии.
А возможно и другое: Сталина обманывают или он сам обманывается, измеряя мощь своей армии понятиями, какие были под Царицыным, когда Красная Армия была сильна пулемётными тачанками и лихими конными атаками...
Как-то раз в одном из кинотеатров Берлина Краснов смотрел документальную хронику: по Красной площади Москвы шли красноармейцы с винтовками наперевес с примкнутыми игольчатыми штыками, проскакала конница, промчались пулемётные тачанки. Потом конные упряжки протащили по Красной площади орудия.
Всё это сопровождалось овациями москвичей, теснившихся по обочине площади, а на Мавзолее стояли улыбавшиеся Сталин, Ворошилов, Будённый...
Потом по Красной площади проехали танки и танкетки. Краснов подумал, что эта техника значительно уступает германской. И в завершение парада летели самолёты. Вожди большевиков и командующие Красной Армией, задрав головы, с гордым видом смотрели в небо.
Жена Ивана Шандыбы Варька, горничная, она же и кухарка, в ноябрьские дни отправилась в город за покупками. Обычно нагрузившись пакетами, она возвращалась поздно на извозчике. Каково же было удивление Ивана, а потом и хозяев, когда Варька вернулась рано и в большом волнении. Она рассказала, что по всему Берлину идут погромы евреев, бьют и грабят их магазины, дома. По улицам битые стекла, в полиции на это и внимания не обращают.