Говорил, а сам то и дело вытаскивал из кармана серебряные часы-луковицу, на время смотрел, крышкой щёлкал.
Ушёл Кондрат, в хате установилась тишина. Но вот Захар Миронович вздохнул:
— Ох-хо, не похвалялся бы лучше Кондрат. Слёзы людские — они запросто не прольются. Господь всё видит, всё слышит...
А Ванька другое заприметил. Вскоре часы-луковица в кармане хуторского атамана оказались, а Кондрат в писарях стал хаживать, в правлении штаны протирать. Хоть всем известно — грамотность-то у него не ахти какая...
Рассказал Ванька о том отцу, да Захар Миронович цыкнул:
— Не твоего куриного ума дело...
Иван Кондрату Павловичу в душе завидовал. Видать, удачлив Варькин отец. Окажись Ванька на его месте, тоже обогатился бы...
Захару Мироновичу сын не перечил. Только уж он, Ванька, с такими часами не расстался бы ни за что.
Иван представил себя в новой гимнастёрке, в сапогах хромовых, шагающим по хуторской улице. Видит: навстречу Варька идёт. Он небрежно лезет в карман, серебряной крышкой щёлкает, время смотрит... Гляди, Варвара Кондратьевна, каков я...
Размечтался Шандыба, особливо когда из Миллерово возвращался. Кони бежали резво, от дум никто не отвлекал. Туда ехали — полковник всё степью донскою любовался. А Ваньке степь уже давно не в новинку. Он каждодневно её видит...
Сон в поезде оказался зыбким. Он вернул Краснова к тем далёким годам, когда его с сотней казаков приписали к дипломатической миссии, отправлявшейся в африканскую страну Эфиопию. Это было первое российское представительство, которому надлежало призвать государство эфиопов, укрепить его международное положение.
Состав из нескольких пассажирских вагонов и теплушек с лошадьми в октябре 1897 года проследовал до Одессы. Здесь казаки погрузились, на пароход. Кони опасливо ступали на трап, норовили вырваться, их загоняли силой. Потом погрузили тюкованное сено, мешки с овсом, последними поднялись сотрудники миссии с багажом.
Пароход следовал до Джибути, побывал в шторме. Когда оказались на твёрдой земле и позади осталась изнуряющая водная стихия, казаки вздохнули облегчённо. Но они не представляли, какие трудности им ещё предстояло преодолеть; почти трёхмесячный конный переход через пустыни и горы, пока, наконец, показался главный город эфиопов Аддис-Абеба и миссия предстала перед абиссинским вождём Менеликом.
Абиссинский император выказал казакам расположение, приём устроил. А донцы абиссинкам поражались.
— Гляди-кось, экие красотки, ровно в краске коричневой разукрасились...
— Глазасты, а зубы белые...
— Что зубы, ты на губы гляди. Губасты. Такая знаешь как целуется!
— А ты целовался?
— Ишшо нет...
С первых же дней Краснов приступил к восстановлению боевых качеств казаков, проводил джигитовку. Донцы продемонстрировали Менелику и его приближённым свою выучку, удивив эфиопов ловкостью владения конём и саблей.
Менелик щедро наградил казаков, а руководителю конвоя Краснову вручил офицерский крест Эфиопский 3-й степени...
Не успел Пётр Краснов толком отдохнуть от трудного пути в африканскую страну, как его с важными донесениями отправили на родину. Обратный путь через Пески и горы он проделал за одиннадцать дней, удивляясь выносливости своего мула. Потом опять пароход до Одессы и поезд уже до Санкт-Петербурга... Здесь его ждала заслуженная награда — орден Святого Станислава 2-й степени, а от союзников России французского правительства орден Почётного легиона...
После Эфиопии куда только не забрасывала судьба Петра Николаевича. Побывал он в пострадавших от голода центральных губерниях, потом командировали в Курск на Большие манёвры, после чего направили на границу Турции и Персии.
В 1901 году Краснов был уже на Дальнем Востоке: специальный корреспондент газеты «Русский инвалид» на китайской войне. И как результат — новая книга «По Азии. Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии, Индии».
Краснов участвовал в войне России с Японией, за что был удостоен нескольких боевых орденов. А уже через год и несколько месяцев вышли его очерки о Русско-японской войне.
После революционных событий 1905-1907 годов Краснов закончил офицерскую кавалерийскую школу, ездил с командировками по казачьим войскам, получил чин полковника. Теперь он был назначен в 1-й Сибирский Ермака Тимофеевича полк, что на границе с Маньчжурией...
Краснов пробудился, сел у окна. День только начался, но полковник всегда поднимался рано, сказывалась прошлая жизнь: частые командировки, упорная работа за письменным столом.