Они случайно встретились в Домбровичах накануне отъезда. Давыдов, получив звание генерала, возвращался из Ставки в Могилёве. Сейчас они с Красновым ищете добирались до Мозыря. Автомобиль Давыдова следовал сзади, а генералы, сидя на заднем сиденье, разговаривали. Речь шла об обстановке в Ставке и в Петрограде: все с нетерпением ожидают, когда приедет новый главкомверх Корнилов, но тот задерживается на Юго-Западном фронте.
Краснов больше спрашивал, Давыдов отвечал.
— Вот вы, Пётр Николаевич, меньшевиков упоминали, всяких там социалистов. Так они только начали разложение армии и страны, а заканчивают его Ленин и его сторонники, большевики. Ленин и его партия в основном состоит из евреев.
— Так ли, Владимир Андреевич?
— Да, Пётр Николаевич, не извольте сомневаться. Что вы слыхали о Троцком? А ведь его фамилия Бронштейн. А о Свердлове? У него папа был Израилевич, а мама Соломоновна. Каменев и Зиновьев тоже евреи, правят миром.
— Тут вы немного перегнули. Что не русские, согласен, но что миром правят, позвольте с вами не согласиться.
— Ничего, придёт время, и вы меня вспомните. Мы с немцами и австрийцами дерёмся, а к чему? Чтобы явился Ленин с евреями и тыл, и армию развалили. Россия на краю гибели...
— И здесь вы неправы. Россия не погибнет, она выстоит, как не погибла в Смутную пору...
— Не о России речь, Пётр Николаевич, о её государственном устройстве. Вот что мы теряем.
— Если речь о государственном устройстве, то я остаюсь монархистом. Всё остальное анархия.
— А если диктатура?
— Для этого нужна очень сильная личность.
— Да, Пётр Николаевич, нужна личность. Думаю, Лавр Георгиевич ею является.
— Хорошо бы.
— Я разделяю его требование восстановить военно-полевые суды.
— С военно-полевыми судами мы опоздали. Временное правительство и провозглашённая ими демократия разложили солдат. Для них лучше Керенский, чем Корнилов. Помяните моё слово.
— В этом их спрашивать не будут.
— Но они сила, Владимир Андреевич.
Давыдов промолчал. Краснов, поправив воротник кителя, сказал задумчиво:
— Хотя знаю, и вы знаете, что начинать всегда надо с дисциплины...
На развилке генерал Давыдов пересел в свой автомобиль. На прощание крепко пожал Краснову руку.
— Рад буду, если вам, Пётр Николаевич, кубанцы не доставят таких огорчений, какие причинили донцы...
Разъехались, а у Краснова на душе горький осадок. С Давыдовым год провели вместе, да какой год — фронтовой, а расстались почти как чужие. И ведь правду сказал — не радовали донцы. А как он, Краснов, Дон любил, писал о нём, жизнь казаков прославлял! Но с действительностью столкнулся, и всё по-иному пошло...
— В штаб дивизии.
Приняв рапорт дежурного, Краснов велел вызвать командира 2-го Уманского полка. Хотелось выяснить, как отнесутся уманцы к тому, что им придётся принять от солдат охрану штаба Особой армии.
Беседа затянулась. Краснов с командиром 2-го Уманского полка пообедал, выпил чаю и только потом заговорил о деле.
Войсковой старшина Агрызков был дальним родственником наказного атамана Бабича. Командовать ^полком начал со дня его формирования в Уманских лагерях, побывал в боях с австрийцами на Юго-Западном фронте, затем после переформирования месяц провёл в окопах.
Из беседы с войсковым старшиной Краснов убедился, что его уклончивый ответ генералу Эрдели имел под собой основание. Войсковой старшина сказал: уманцы службу будут нести исправно, но против солдат, если те взбунтуются, не пойдут...
Штаб дивизии находился в глухой деревне вдали от железной дороги. Краснов снимал домик у самого леса, где деревья подступали к сеням. По утрам генерала будили певчие птицы. Денщик приносил из родника чистой воды, грел чай, на плите пек лепёшки.
По окрестным домишкам жила охранная полусотня, и когда генерал выезжал в полки, казаки сопровождали его.
Краснов не хотел, чтобы казаки знали, что творилось в России. Чем меньше будут знать, тем лучше.
Он опасался, что рано или поздно дивизию пошлют на фронт. Знал, что казаки на передовую не пойдут, хотя им и был зачитан приказ Верховного главнокомандующего генерала Корнилова, требующего полного восстановления дисциплины в армии. Отныне офицерам и урядникам предоставлялась прежняя власть. Более того, восстанавливались военно-полевые суды и вводилась смертная казнь за целый ряд армейских преступлений.
Приказ главнокомандующего читали во всех полках. Казаки взволновались: