— Это, значит, опять к старому режиму?
— Нас свободы лишают!
— Нам по станицам пора!
— Не бывать такому! Пущай этого Корнилов хочет, а мы не желаем!
— Довольно, навоевались!
Пошумели казаки и затихли. А Краснов думал: если уж казаки взроптали, то как то солдаты воспримут корниловский приказ?
Старая Матрёна была крайне удивлена, когда, затемно выйдя на баз к скотине, увидела мужа, выводившего лошадей с конюшни. Захар, покашливая, нёс на плече сбрую.
— Ты куда это спозаранку собрался?
— Куда, куда, на кудыкину гору.
И принялся закладывать коней в бричку, ворча:
— Бабу слушай, а своё исполняй...
После сказал:
— Вот чего, Матрёна, собери еды дня на три. В Миллерово на станцию поеду. Чуется мне, Ванька должон приехать.
— Ты, старый, белены никак объелся. Откуда Ивану нашему в Миллерово взяться? Он, поди, из гошпиталя не вылазит.
— Из гошпиталя, из гошпиталя, — передразнил Захар Миронович жену. — Приснился мне Ванька, на Воронке будто приехал, я ему ворота открываю. Не иначе, воротится он нынче, потому и встречать надо в Миллерово на станции. А то приедет, как добираться? Думать надо, старая...
Захар Миронович выехал из хутора, когда солнце ещё не поднялось. Разгоралась утренняя заря, и оттого Дон казался красно-кровяным. По Захар Миронович на реку не глядел — за свою долгую жизнь насмотрелся.
Кони бежали весело, а он всё продолжал думать своё. Вот Ивана встретит, потом косовица подоспеет. Овёс сжать надо, а там и с пшеницей управиться...
Давно, очень давно — это Захар Миронович знал от деда, а тот от своего отца — пришли Шандыбы на Дон после Кондрата Булавина. Сначала жили близ станины Кагальницкой, потом к Вёшенской, на хутор перебрались... Но это уже на памяти Захара случилось. Он тогда совсем мальцом был, коней гнал, а позади на «бричке плужок лежал и борона зубьями прижалась к брошкам. Отец с матерью корову подгоняли, она к бричке была привязана.
Тогда, верно, и дед, и отец о хорошей доле мечтали... Оно и правда, на новом месте построились, мазанку слепили. Урожайные годы выдались, как на хуторе нажили... Дед с Балканской Георгия принёс, а вот Ванька аж при креста заработал. Слава богу, что хоть раненый, а живой... Как-то он до Миллерово добираться будет? Ноне все поезда забиты. Одни на Кавказ едут, другие в Москву попасть норовят... А у Ваньки рана особая, тяжёлая, Захар Миронович даже и представить не может, как это полчерепа снесло, а жив остался.
И так старику захотелось сына увидать, что он даже коней подстегнул, в рысь пустил. Захар Миронович ещё ночью сказал себе: приедет Иван, непременно приедет. Оттого и на станцию торопился.
Эшелоны шли из Ростова через Миллерово на Москву. Составы следовали один за другим. В распахнутых дверях теплушек виднелись хмурые лица кавказцев и туркменов в засаленных халатах, в мохнатых шапках-тильпеках. В других вагонах — кони, прессованное сено и снова кавказцы.
Туркменская дивизия, личная охрана Верховного главнокомандующего генерала Корнилова двигалась в Ставку.
Захар Миронович выпряг коней, привязал их у брички и вышел на перрон. Мимо ползли эшелоны. Провожая их долгим взглядом, Захар Миронович присел на лавку. На перрон вывалилась толпа цыган, потопталась и так же толпой удалилась.
А старый казак всё сидел и смотрел туда, откуда должен был прибыть поезд из Москвы.
День клонился к вечеру. Вот и появился наконец московский поезд. Пробежали вагоны первого, второго, третьего класса, сплошь облепленные, как виноградные гроздья, солдатами: демобилизованные, дезертиры, но все при оружии.
Поезд постоял и снова отправился дальше на Ростов. Только немногие сошли в Миллерово. И никто не обратил внимания на Захара Мироновича, а он — ночь миновала и другой день наступил — всё не покидал лавку.
Только с приходом нового дня, когда солнце взошло над станцией, Захар Миронович понял, каким наивным оказался его приезд в Миллерово. Он поднялся, медленно направился в станционный дворик, где его ожидали кони и бричка. Захар Миронович заложил лошадей, уселся на переднюю скамью и, теперь уже не понукая лошадей, медленно поехал на свой хутор.
24 августа Краснову передали по телефону, что полки пехотной дивизии, стоявшие у селения Духче, под влиянием агитаторов отказались выполнять приказ идти на позиции.
Со 2-м Уманским полком генерал Краснов выехал в селение Славитичи. Пётр Николаевич встретился с членами солдатского комитета и после недолгих переговоров убедил их в том, что комитету необходимо повлиять на солдат. Но Краснов не учёл: именно в этом полку было больше всего солдат, которые не повиновались командованию.