Здесь, в российской глухомани, где стояла дивизия, Краснов понял, что в прежние годы ему именно этой тишины не хватало. Забытого Богом села, простой крестьянской жизни. Ему как человеку творческому надо было изучить её давно...
Миновав заставу, Пётр Николаевич подъехал к штабу дивизии. Тут ему вручили телеграмму от помощника походного атамана генерала Сазонова. Она была датирована 23-м августа, и в ней генералу Краснову предписывалось принять в командование Третий конный корпус.
Пётр Николаевич удивился. Он знал, что корпусом командовал генерал Крымов, человек опытный и волевой. Почему его смещают, было загадкой. Тем более что корпус находился в резерве Румынского фронта, стоял ^Херсонской губернии, в районе города Ананьева.
Генерал Краснов ещё не знал, что Третий конный корпус был уже на пути в Петроград.
Пётр Николаевич перечитывал телеграмму Сазонова и вспоминал, как, приехав в Замостье, принимал 10-й Донской казачий полк. С ним Краснова связывала походная жизнь четырнадцатого и пятнадцатого годов, первые победы над австрийцами под Баламутовкой, Ржавецами и Топоруцей. Шесть тысяч пленных и богатые трофеи...
В этом полку у него осталось много знакомых офицеров и казаков. Теперь ему предстояло принять от Крымова корпус, в котором числился и его 10-й Донской казачий полк. Как-то встретят его донцы?
В последних числах августа 1917 года Пётр Николаевич выехал в Ставку...
От Луцка до Сарн вёрст пятьдесят, а на автомобиле да в объезд и все семьдесят будет. А уж до Могилёва где размещалась Ставка главкомверха, считай, все триста. Дороги перегружены: войска, обозы, санитарные фуры. Автомобиль, часто уступая дорогу встречным, ехал обочиной. Августовское солнце с полпути припекло, Краснов расстегнул гимнастёрку и снял фуражку. Он в очередной раз вспомнил события в дивизии генерала Гиршфельдта, казаков 2-го Уманского полка. И в который раз он повторил сам себе: армия без дисциплины не армия, а сброд...
Краснов задумался: а когда же армия начала разлагаться? Ведь и в прошлые годы войны велись не в одно лето. Война с Японией неудачной была, и всё же не было такого неповиновения. Неудачной была и Крымская кампания, и опять-таки стерпел русский солдат. А ныне?..
Снова генерал Краснов обвинил социал-демократов с их заигрыванием с солдатами, призывами к свободе. Сегодня солдаты не хотят воевать, завтра они потребуют земельного передела, а потом и власти...
В Могилёв Краснов прибыл утром. В гостинице привёл себя в порядок, побрился, поел в ресторане. На удивление еда оказалась вполне приличной, были даже блины с икрой и цейлонский чай.
На выходе столкнулся с офицерами. Поручик и ротмистр вели себя развязно и генералу козырнули небрежно. Но Пётр Николаевич не стал делать замечания. Было понятно: они давно не были на фронте, тыловая жизнь подраспустила.
Город проснулся: открывались лавочки и мастерские, двери православного храма были распахнуты. Из церкви вышли несколько солдат ударного батальона с изображением на рукавах черепа с перекрещёнными костями. Это, по мнению Краснова, выглядело Слишком бутафорски.
О том, что город далёк от мирной жизни, напоминало все: проехал, угрожающе поводя башней, броневик. Проскакал взвод туркмен в неизменных мохнатых шапках; отбивая шаг, прошли солдаты. У бетонной тумбы, увешанной объявлениями и афишами, стояли извозчики. Гражданские лица, видимо, привыкшие к подобной обстановке, ни на что не обращали внимания. Однако Краснову, проведшему последние дни на фронте или в Прифронтовой зоне, мирная городская жизнь была непривычной. И торговцы газет, и лоточники, усиленно предлагавшие папиросы поштучно, и рынок, где шла бойкая торговля битой птицей и мясом, — всё отвлекало генерала от обычного хорда мыслей.
На углу сапожник прибивал на туфли набойки, а хозяйка туфель, рыжая гимназистка, восседала на высоком стуле, дожидаясь выполнения заказа. Другой сапожник наводил блеск на сапоги юнкеру. Юнкер, видимо, ждал, когда освободится гимназистка, зорко поглядывал на неё.
Нем ближе подходил Краснов к губернаторскому особняку, где размещался штаб Верховного командующего, тем становилось многолюдней, всё больше встречалось военных.
Краснов предъявил телеграмму, и его пропустили в особняк, который занимал генерал Корнилов. На втором этаже Краснова попросили подождать. Вскоре его принял начальник штаба генерал Лукомский.
По ковровой дорожке Краснов подошёл к письменному столу, на котором скатанные трубками лежали карты фронтов, представился.