— Отныне вы присягнули служить на верность царю и Дону...
От реки тянулся осенний туман, расползаясь по улице. Отец вывел из стойла коня, провёл по его гладким бокам гребёнкой, проверил копыта. Вороной заржал призывно, ему откликнулись с соседнего база.
— Ты, сын, на службе за конём следи. Он за добро добром отплатит, в бою верным товарищем будет. Урядника Пантелея знаешь. Так его японец шрапнелью посёк. Кабы не конь, там бы в Гаоляне лежать остался. А конь вывез к своим...
Чуть погодя отец спросил:
— Мать пирожки в дорогу испекла?
— Кубыть так.
— Сала нехай завернёт да луку надёргает. В полку не балуй, смотри, к бутылю не пристрастись. Прознаю, со службы домой воротишься, у меня приговор скорый, вожжами отхожу. В нашем роду к винному зелью дуже охочих не водилось...
Выступили к полудню. Отец собственноручно оседлал Воронка, проверил подпругу. После чего вынес Пику. От времени её древко уподобилось кости.
— С энтой пикой дед твой и я службу несли.
Ванька вскочил в седло, мать принесла провизию и открыла ворота. Захар Мироныч повёл Иванова Воронка за уздцы, брат Мишка шёл, держась за стремя. За воротами Иван распрощался со всеми и рысью поскакал мимо Варькиного плетня к хуторскому плацу, где собирались новобранцы.
В Вёшенской их уже ждали. Из правления вышел урядник Пантелей. Крутанул ус, поправил фуражку.
— Ну, служивые, по коням!
Призывники вскочили в сёдла, выровнялись в строю. Урядник прикрикнул:
— Пики не заваливай!
На крыльце правления показались атаман и писарь, поздоровались.
Атаман заговорил:
— Служивые, хочу слово вам сказать. Там, в полку, помните, вы — донские казаки. Честь свою не роняйте. Случится война — недругу спину не кажите. Либо грудь в крестах, либо голода в кустах. Урядник Пантелей вас сопроводит до столицы Войска Донского славного города Новочеркасска. Он вам здесь на обучении дядькой был, как в вагоны погрузитесь, Пантелей в Вёшки возвернётся. А на месте примут вас отцы-командиры. Не доведи Бог, отпишут чего дурного, на станичном сходе ту писульку прочитаю, пусть сход вас судит...
Разобравшись по двое, вслед за походными бричками казаки тронулись в путь. Ехали, молчали. Каждый знал, что покидает станицу надолго. Оглядывались, и пока не скрылись из вида последние курени, желания разговаривать ни у кого не появлялось…
На развилке дорог — одна вела на Новочеркасск, другая на Миллерово — Ванька Шандыба вспомнил, как вёз полковника Краснова на станцию, усадил в вагон, сам заночевал у товарища...
О рыси перевели коней на шаг. Сёмка Стрыгин голосисто завёл:
И два десятка глоток дружно подхватили:
Шандыба Варьку голенастую вспомнил. Ну она-то по Ивану не заплачет и слёзы не будет лить. Однако Шандыбу это не слишком и взволновало. За время службы ещё не одну Варьку встретит. А возвернётся на хутор и коли Варьку ещё не засватают, попросит отца пойти за сватами, поклониться Кондрату...
Намедни проходила Варька мимо их куреня, в церковь к вечерне шла, так на Ваньку и взгляда не кинула. Шандыба хотел окликнуть её, да раздумал — чего до поры гутарить: ишь, заносится.
И снова вспомнил полковника, которого в Миллерово подвозил. Сказывали, на Восток уехал. Небось, до генерала уже выслужился. Ванька немыслимое придумал: вот бы воротился он, Шандыба, со службы на хутор с погонами полковника, грудь в орденах, как у того Краснова. Что хутором — всем вёшенским людом встречали бы. Сам станичный атаман перед ним вьюном вертелся бы. А он, Шандыба, мимо Варьки идёт, в её сторону не глядит...
Не успел Иван помечтать, насладиться несбыточным, как урядник команду подал:
— По-овод!
Качнулись пики, кони в рысь взяли. Зацокали копыта по высохшей земле, заклубилась пыль. Оглянулся Шандыба: уже не только Вёшек, но и Дона не видать.
В Новочеркасск прибыли верхнедонцы с Вёшенской, с хуторов: пополнение в 9-й и 10-й казачьи полки. Распределялись по вагонам, занимали наспех сколоченные дощатые нары. По сходням заводили в вагоны-пульманы коней, грузили тюки сена, брички на платформы, закладывали в ясли корма. Дневальные поругивались, осаживали неспокойных коней.
Шандыбе с вёшенцами достался хвостовой вагон.
— Братцы, — заметил Сёмка Стрыгин, — хучь бы не потеряли нас дорогой.