Не выбирая путь. Попаданка: руководство по выживанию
Глава 1. Реквием
Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо.
И всего только надо опустить паруса.
Здесь, наконец, мы в блаженной истоме утонем,
Подставляя ладони золотому дождю.
Здесь можно петь и смеяться, и пальцы купать в жемчугах,
Можно гулять по бульварам, и сетью лукавых улыбок Можно в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок,
И на базаре потом их по рублю продавать группа Ва-Банкъ.
Санкт-Петербург.
Лиссандра Видицкая
«Жениха хотела, вот и залетела! Ла-ла-ла-ла-ла!»
Незатейливая мелодия и пискляво-гнусный голос навязчиво заливался, до зубовного скрежета. Окно открыто, относительно свежий ветер большого города колышет занавески, спасающие от яркого солнечного света. Питерское лето не часто балует хорошей погодой. Если бы не эта песня… Да только рынок, что вплотную подступил к больничному корпусу, живет своей жизнью. И бравые кавказские парни, а также наши, родные доморощенные торгашки, имеют своё представление о прекрасном. А так, на улице хорошо, наверное… Вот только мне об этом уже не узнать. Да чего уж теперь.
Сейчас важно дотерпеть до очередного укола и тогда придет сон. И на какое-то время я отключусь от этого мира, который зачем-то ещё удерживает моё бренное тело. Но, теперь уже недолго.
Глаза сухие. Все слезы, что могла, я выплакала ещё в первые дни. Втихаря, по ночам, чтобы никто не видел, как мне страшно. Не почувствовал, как неотвратимость сдавливает горло.
Жизнь так чертовски жестока. И так коротка. А главное, в последние дни, а может уже часы, вспоминаешь классика. Как там у Булгаковского Воланда было? «Да, человек смертен, но это было бы полбеды. Плохо то, что он иногда, внезапно смертен!»
Уж лучше бы внезапно… А не вот так, медленно, осознавая неизбежное. Хотя, Лиссандра Евгеньевна Видицкая уже мертва. Это лишь её изломанное тело по непонятной и для нее, и для врачей причине пока еще не желает добить свою невезучую хозяйку.
Впрочем, уже без разницы… Не осталось ничего. Жалеть бесполезно. Перед глазами лишь стоит последняя сцена в этой разыгравшейся то ли драме, то ли жестоком фарсе, что уготовила мне судьба.
Я смотрела в глаза Алика, суженные от героина, слушала его нытьё и в который раз спрашивала себя, а может и все мироздание: «Почему? Отчего это произошло с ним, со мной, с нами? Где этот маленький, так любимый мной мальчик? В какой момент из талантливого ученика элитной школы он стал самодовольным прожигателем жизни?» Нет ответа. Ни тогда не сейчас.
А Алик уже кричит. Да, милый, я переписала фирму и недвижимость на дядю. Он, конечно, скотина, но тебя не бросит. Хотя ты и сам вряд ли долго протянешь. Нет прока от тех курсов реабилитации, что уже много раз я оплачивала. Ты тоже уже мертв, только не осознаешь этого. Даже не знаю, кому из нас легче. Мне, с моим пониманием, или тебе, со вселенской обидой и просто с отсутствием денег на наркоту.
Злые слова срываются с его губ, переходя в проклятия.
Поздно, мой мальчик, я давно проклята.
Для начала, как оказалось, никому не нужным классическим воспитанием дочери известных советских ученых, с мировым именем. Романтичной и начитанной, а ещё до оскомины порядочной. Только потом пришла «перестройка», лихие девяностые и слом страны, и людей, что её олицетворяли. И все твои принципы не помогали выживать и вытягивать умирающих от рака родителей. Вот так вот, оба заболели одновременно, хоть и с разными пораженными органами. И не помогали ни былые заслуги, ни старые друзья. И вот тут все принципы полетели в бездну. Нужны были деньги, а где их взять красивой и юной, только закончившей университет по ныне не престижной специальности девушке? Да кому вообще нужны историки в столь интересное время? Пойти учителем в школу, зарабатывать копейки и нервный тик от хамоватых учеников и их родителей? Ну, это вряд ли помогло бы моим.
На панель я не пошла. Пожалуй, это было бы слишком, даже для решительной меня. Но, вот выйти замуж за настойчивого ухажера, что сумел в смутное время неплохо подняться на далеко не богоугодных делах, вполне.
Сделала глубокий вдох, убедила себя в правильности поступка, и прикрыла глаза на испачканные Вадимом руки. Притом не только грязными делишками, но, возможно, и кровью своих менее удачливых партнеров. Бизнес на недвижимости в девяностые по определению не был честным. А еще был тогда дико криминальным. Хотя и теперь…
Да, родители получили достойный уход, и папа даже смог прожить почти семь лет. Мама ушла быстро. Да только когда отца не стало, мой брак и моя жизнь уже не были для меня проблемой. Какая разница… Однажды ты идешь на сделку с совестью, а она потом просто тебя съедает. Да так, что от того человека, кем ты была когда-то, ничего не остается. Потому что ты получаешь не только вожделенное, но и горе-злосчастье в придачу. В виде нового образа жизни, окружения и обязанностей. В виде мужчины, которого ты не любишь и даже сама сущность тебе его противна, но ты улыбаешься и спишь с ним в одной постели. И рожаешь ему сына. И терпишь, терпишь и ждешь.
Долгие, очень долгие годы.
И даже не замечаешь, как из тебя медленно утекает жизнь. Становишься черствой и злой, совсем, как те, кто тебя окружают.
Помню, как с головой ударилась в материнство. Алик был для меня светом в окошке. Моим солнышком! Да за него я готова была простить Вадику многое.
И его хамство, и девок, что висли на нем, как приклеенные. Даже пьяные выходки с оскорблениями и рукоприкладством. Ведь он любил меня и всегда чувствовал, что это не взаимно. Называл «холодной принцессой» и бесился. А потом приползал на коленях, прося прощения. Почти восемь лет. Отца не стало, но он меня не отпускал. Да и куда мне было деться, против его денег и связей?
В какой-то момент я просто перестала, что-либо чувствовать. Даже боль.
Только судьбе было зачем-то надо сделать очередной кульбит.
У меня порой такое ощущение, что кому-то там наверху безумно интересно, как я буду выкручиваться от нового подарочка свыше, что мне будет преподнесен.
В один не прекрасный день, в нашем особняке во Всеволожске раздался телефонный звонок и бесстрастный голос, (всегда удивлялась, как наши доблестные служители закона и ещё врачи, умеют сообщать такие вещи), проговорил мне, что бизнесмен Вадим Видицкий был застрелен, возле собственного офиса.
Что я почувствовала? Боль? Жалость? Облегчение? Вот уж нет. Я испытала почти животный страх, за нас с Аликом. Потому что понимала, Вадим был богат, а за такие деньги и нас с легкостью прикопают. Долго металась, заламывая руки. А потом такая злость взяла. Вот уж шиш всем вам, не получится у вас, господа хорошие, не позволю!
И, действительно, не позволила. Мужа похоронила. Собрала партнеров, наняла адвокатов и охрану. Немало заплатила бандитам и ментам, но отбилась и фирму Вадика сохранила. А позже и приумножила. Кроме торговли недвижимостью, было ещё строительство, а на закуску, ещё и туризм. Вадик не мелочился, не вкладывал все средства только в одну сферу. Вникать во все это было сложно, но в то время, меня подгонял страх, а ещё внезапно пришедший азарт, что смогу, выдержу, справлюсь! Даже показалось, что именно в этом я найду цель жизни. Показалось.
Да только и тут просчиталась… Пока играла в бизнес-леди, просмотрела сына.
Да, бесспорно, справляться с новой ролью я научилась, но вот энтузиазм, с которым я приступила к делам, вскоре иссяк, под влиянием рутины и осознанием какими средствами приходится добиваться целей.
Нет, я не скатилась до уровня Вадика. Наверное, просто повезло, что и страна-то уже поменялась. Сменились частично элиты и бандитский бизнес приобрел некий великосветский лоск. Нравилось ли мне это? Да вряд ли. Просто с этим было проще мириться. А ещё, как не скверно это признавать, но к деньгам привыкаешь. Можно сколько угодно рассуждать о прекрасном и бить себя пяткой в грудь, рассказывая о своей тонкой натуре, только, перефразируя пословицу, скажу так: плакать в мерседесе лучше, чем рыдать на велосипеде. Потому что радоваться ни в том и ни в другом случае не получалось.
Что-то было сломано внутри и хоть иногда и болело, напоминая о несбывшихся мечтах, но изменить что-либо уже не было душевных сил. Оставалось лишь плыть по течению, иногда сильно загребая, чтобы не выбросило на берег. Почему-то этот самый берег страшил даже больше, чем сама мутная река.