Рустаму осталось только закатить глаза. У них вроде бы такая уже совсем современная семья. А потом внезапно, не пойми откуда вдруг вылезает вот такое!
— Я напомню тебе, — мама говорила спокойно. Она вообще никогда не кричала. Но Рустам не раз ловил себя на том, что ему все труднее и труднее в чем-то отказывать матери, спорить с ней. А ведь, казалось бы, он становится старше, мудрее. Но нет. Не в отношении мамы. — Твоя сестра очень тяжело болела этой зимой. У нее был бронхит. Она лежала в больнице и прошла там серьезный курс лечения антибиотиками.
— Я помню, мама! Я каждый день ездил к ней в больницу!
— Плохо помнишь, — так же спокойно ответила мать. — Доктор сказал, что Гуле непременно надо к морю.
— Ну, так пусть и едет!
— Я тебе уже все сказала. Так нельзя. Отец будет против. И если ты в самом деле не можешь… — это «не можешь» явно означало «не хочешь». — Значит, с Гульнарой поедет отец. У него, правда, сейчас там на работе все очень плотно, но…
Рустам вздохнул, смиряясь с неизбежным. Отпуск его, конечно, накрылся, но, в конце концов, есть возможность сторговать себе еще один ближе к концу лета или в сентябре. Он ведь не самый последний человек в агрохолдинге. И связи имеются — на самом верху. Выше некуда.
— Отцу ты тоже выдашь в нагрузку Лиану и Карину?
Танзиля Ильмановна укоризненно посмотрела на сына и покачала головой.
— Зачем ты так плохо шутишь, сын?
Рус еще раз вздохнул, а потом сделал пару шагов и обнял маму.
— Прости. Ну, поеду, поеду я. Я все понимаю, Гуля после болезни, ей надо. И даже понимаю, что ей и в самом деле не стоит ехать одной — мало ли. Но она же едет с подружками! Втроем!
— И они все трое — молодые незамужние девушки, — упрямо повторила мать.
— И я теперь должен пасти трех девиц!
— Это твой долг, как мужчины.
— Мама, ты просто хочешь пристроить меня к одной из них, признайся!
Танзиля Ильмановна мягко рассмеялась.
— Кстати, кто тебе больше нравится — Карина или Лиана?
— Никто!
— Ну, значит, просто присмотришь за девочками.
Рустам вздохнул в последний раз, окончательно смиряясь с неизбежным.
— Ладно. Покормишь меня, мам?
— Хинкали будешь?
— Буду.
Наступило его любимое время суток. Когда дети уже легли спать, и можно сесть за стол и попить с женой чаю. Марат отчетливо понимал, что эту привычку он принес в новый брак из брака старого. Или из первого брака во второй — так точнее, наверное. Правда, с Зилей он много не говорил тогда. То ли потому, что в молодости человек сосредоточен на себе, то ли потому, что по юношеской самонадеянности считал, что с женой говорить особо не о чем — так, коротко, про детей, быт. Нет, они говорили. Но не так, как с Миланой. С Миланой они говорили много и о разном. И о работе, и о детях. Да обо всем. Эта женщина дана ему Всевышним, чтобы он был с ней счастлив. И он счастлив. Особенно сейчас, когда за окном уже стемнело, дети спят, а они сели пить чай.
— Я разговаривала с Зилей, она все-таки уговорила Руса поехать с девочками.
— Я не сомневался.
Милана рассмеялась.
— Рус мне уже звонил и жаловался, какие страшные две недели ему предстоят.
— Бедный несчастный Рус. Две недели на курорте в обществе трех красивых девушек.
— Ради справедливости давай отметим: одна из них его сестра, а красивой можно назвать только Лиану.
— Карина очень хорошая девочка. И семья у нее прекрасная. Я знаю ее отца, — Марат отпил чаю, вздохнул и добавил: — Но кушать ей надо все-таки поменьше. Но если Рус ее захочет в жены, то пусть будет Карина.
Милана снова рассмеялась.
— Пусть будет. Отец разрешил! — Марат изобразил суровый взгляд. Это была такая их семейная игра на двоих, когда он изображал грозного отца семейства с непререкаемым авторитетом, а Милана… А Милана, как всегда, непредсказуема. В этот раз она решила его дразнить. — Твоя одержимость сосватать детей меня пугает.
— Никакая это не одержимость. Гульнаре двадцать три, Русу двадцать восемь. У меня в их годы уже была семья.
— Ты уверен, что твой кейс — это образец для подражания?
Марат вздохнул, потер висок.
— Как же я не люблю все эти новомодные словечки. Кейс-шмейс… Нет, конечно, я не образец для подражания, ты права.
— Безусловно, я права. Мы же с тобой сейчас вдвоем.
Марат улыбнулся этой их давней договоренности. А ведь они с Миланой так и прожили все эти годы, по этому принципу: наедине главная она, на людях — он. Идеальная оказалась схема.
— И все-таки я не понимаю. Ладно, Рус. Он мужчина, он принимает решение. Если он решил, что пока не готов к женитьбе — это я могу понять. Не могу сказать, что мне это нравится, но понять — могу. Пусть работает, пусть крепче встает на ноги. Но Гуля… — он покачал головой.