На другой же день утром Колмаков повез Сахно в район Хатыни, за сотни километров от тех мест, где якобы действовал батальон. Ехали молча. Постояли на пепелище. Колмаков негромко произнес: «Это было здесь». Он успел заметить, что Сахно весь съежился еще при въезде в то место, где была деревня, а при словах «Это было здесь» вскинул глаза на бугорок — там в день преступления стояли каратели с автоматами и пулеметами.
Много дней водил Сахно сотрудника по селам Белоруссии, где якобы был их батальон. Он старался увести следствие на ложный путь, затянуть, затруднить установление истины. Потом Колмаков и гомельские товарищи повели его сами в другие районы по местам, где жгли и стреляли по команде эсэсовцев они, полицаи. После каждого пепелища или оставшегося какого-либо, может быть, незначительного следа злодеяний Сахно все больше мрачнел, оказавшись не в состоянии управлять полностью своим поведением и чувствами.
Более трех месяцев ходили и ездили по Белоруссии. Много месяцев продолжался словесный поединок между Сахно и работниками госбезопасности. Длительное общение с ним позволило Колмакову выявить слабые стороны его психического настроя, вовремя и умело использовать это в интересах установления истины. Здесь пригодилось умение Колмакова в своих пространных беседах дать понять допрашиваемому, что органам известны тот или иной факт преступления и лица, совершившие их, но при этом ничего не раскрывать.
Постоянное пребывание Колмакова около Сахно имело значение не только в смысле воздействия на него, но и по другим причинам. Нужно было оберегать этого человека от случайностей и как субъекта обвинения и как важного свидетеля. Не исключалась возможность уничтожения его сообщниками, способными на все.
Война застала Степана Сахно, которому тогда шел восемнадцатый год, в родной деревне под Киевом. Через некоторое время его вызвали в райвоенкомат и вместе с другими, не подлежавшими еще призыву в армию, направили в тыл страны. По пути колонну бомбили немцы, и, воспользовавшись этим, Степан возвратился домой. Через несколько месяцев его вновь пригласили в райцентр, но на этот раз вызов исходил от немцев, и Сахно больше домой не убегал. Большинство сверстников — земляков Степана — были направлены на работы в Германию, а он оказался зачисленным в гитлеровский полицейский батальон в Киеве. Прошел там курс обучения, принял присягу на верность фюреру, надел фашистскую форму и начал службу. Нес он ее аккуратно, за ним уже числилось несколько человек, задержанных во время ночного патрулирования по Киеву.
«Настоящая работа» началась осенью 1942 года, когда Сахно оказался в другом, 118-м полицейском батальоне, который направили потом в Белоруссию. Уничтоженные деревни, сожженные старики и дети, стрельба по безвинным жителям — все это было там, в Белоруссии.
Некоторые убегали из полицейского батальона в леса, к партизанам. Сахно не изменил фашистам, не уходил из полиции, и до поры до времени эта служба его вполне устраивала. За «примерное» поведение немцы ему давали отпуска, и он не единожды приезжал в свою родную деревню и щеголял там в форме немецкого вице-капрала. Не из-за созвучности фамилий, а за разнузданный нрав и жестокость сослуживцы дали ему кличку «Махно».
В июле 1944 года с приближением фронта рота, где служил Сахно, стала отступать на запад в сторону города Лиды, однако ночью перед ними появились советские танки и все из роты разбежались кто куда. Сахно с небольшой группой полицаев спрятался в лесу. Надо было спасаться. Утром они зашли в ближайший хутор, и там под дулами винтовок жители «добровольно» снабдили их крестьянской одеждой. В другом хуторе они дождались прихода частей Советской Армии.
Вчерашний бравый полицай смирно стоял перед советскими офицерами.
— Возьмите меня на фронт. Мои ровесники уже второй год воюют, а я вот под немцами был, в неволе фашистской землю копал…
И ни слова о службе в полиции.
В спешке наступления некогда было заниматься тщательной проверкой. Рассказ Сахно казался правдивым, искренним, и ему поверили.
Передо мной фотокарточка Сахно тех лет. Симпатичный деревенский парень. Красивые густые дугообразные брови. Ясные глаза кажутся непорочными, смотрят на мир чуть удивленно. И трудно поверить, глядя в эти чистые глаза, что на совести этого молодого парня сотни невинных жертв.
Вместе с теми, кто действительно был в этих местах в оккупации и рвался а бой, Сахно был записан в часть, идущую с боями на Гродно…