Удачные операции и неуловимость отряда давались нелегко. Партизаны всегда находились в движении, отдыхали редко. Постоянное напряжение выматывало людей. В начале 1942 года отряд получил указание выйти на Большую землю. С боями начали пробиваться к линии фронта.
После одного трудного перехода отряд отдыхал в заброшенном летнем бригадном доме в поле. Намеревались без остановки пройти открытый участок и укрыться в лесу, но не хватило сил, пришлось задержаться. Сначала обрадовались начавшейся поземке: заметет следы на снегу, но стало нестерпимо холодно. Плащ-палатками залатали дыры в стенах. Командир разрешил израсходовать часть неприкосновенного запаса продуктов.
Не прошло и двух часов, как боевое охранение задержало мужчину и девушку. Задержанный пояснил, что он с дочерью приехал за соломой. Они из села, которое в четырех километрах. Немцев там нет. На вопрос, можно ли запастись продуктами, ответил положительно, согласился привезти картошки и хлеба. Ради получения продовольствия командир решил рискнуть.
— Поедешь один, — сказал Копёнкин, — а дочь пока побудет здесь. Обманешь — считай, что дочери у тебя нет.
Мужчина поехал. Отряд насторожился. Усилили охранение, выставили дальние скрытые посты. Примерно через четыре часа раздались три винтовочных выстрела — условный сигнал опасности, Копёнкин скомандовал подъем и приказал отходить к лесу. Пока снимали посты, прибежал стрелявший дозорный и сообщил, что со стороны села движется большая группа немцев. Ясно — предал мужик, привел врага, не пожалел свою дочь. Та смотрела на партизан зверем исподлобья, молчала. Потом попыталась сбежать… Когда немцы открыли огонь, партизаны были уже около леса. Разыгравшаяся пурга ухудшила видимость, и это помогло оторваться от преследователей.
Три недели пробивался отряд к своим. Серьезных боев партизаны не навязывали, но стычки с немцами все же были. За счет немцев пополняли боеприпасы и продовольствие.
Однажды в предрассветной мгле партизаны увидели двух всадников. Остановились, направили к ним разведку. О радость! Свои! Вышли! Это было 28 января 1942 года в районе Алексеевки.
Незадолго перед этим в перестрелке автоматной пулей ранило Осадчего в ногу. Рана была, можно сказать, пустяковой, опираясь на палку, он шел и не отставал от других. Однако наступать на ногу полностью не мог и из-за этого отморозил не двигавшийся при ходьбе большой палец. Началась гангрена.
2 февраля отряд прибыл в Луганск. Подвели итоги. За полгода боев этот небольшой отряд уничтожил до пяти тысяч вражеских солдат и офицеров, до тысячи полицаев и других предателей. Взорвано много мостов. Помогли перейти через линию фронта к своим трем тысячам красноармейцев, отрезанным во время боев от своих частей. Потери были и у партизан.
За успешные действия отряда его командиру Копёнкину Ивану Иосиповичу было присвоено звание Героя Советского Союза.
Осадчий оказался в госпитале и пролежал там более четырех месяцев. Отряд же после отдыха и пополнения был вновь отправлен в тыл врага. В день принятия присяги новым пополнением из отряда приезжали в госпиталь и повезли Осадчего на торжества.
После выписки из госпиталя Осадчего включили в состав небольшой группы для заброски в тыл. Поручалось разыскать и связаться с отрядом Копёнкина, от которого долго не было сообщений. Однако на аэродроме Луганска летчики отказались взять на борт группу.
— Вы не обучены прыжкам, не могу рисковать, — заявил майор, командовавший здесь.
Никакие уговоры не помогли. Пришлось тут же начать занятия по парашютному делу. В это время у Осадчего открылась рана. Пока решали эти вопросы, пришло сообщение об окружении и гибели отряда Копёнкина. Надобность в посылке группы отпала.
На сборном пункте Осадчему предложили вернуться на предвоенную работу — инженером по строительству военных аэродромов.
После войны Михаил Климентьевич работал на строительстве Куйбышевского и Новокуйбышевского нефтеперерабатывающих заводов.
Я был исполнителем ответа на запрос из Киева об Осадчем, несколько раз беседовал с ним, читал его записи. В своих воспоминаниях он писал:
«Я навсегда запомнил слова партизанской клятвы: «Если надо будет отдать в борьбе с врагами за Родину жизнь — я ее отдам… Клянусь быть всегда дисциплинированным, честным и чутким товарищем».
Таким Михаил Клементьевич оставался всю жизнь. В 1972 году его не стало.
Майор в отставке И. Андреев
«СВЯТАЯ ОБИТЕЛЬ» В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Майским вечером 1942 года в дежурной комнате управления НКВД Куйбышевской области раздался телефонный звонок. Звонила женщина, назвавшаяся Марией Петровной. Взволнованным голосом она просила кого-нибудь из чекистов встретиться с ней.
А уже через час перед младшим лейтенантом госбезопасности Михаилом Ивановичем Ивановым сидела в наспех накинутом на голову белом платке немолодая женщина. Представилась она уже Клавдией Васильевной. Заметив недоуменный взгляд чекиста, женщина упредила вопрос:
— Сами знаете, время-то какое, война. Стены и то уши имеют. А Марию Петровну — это я придумала для телефонного разговора. Вы уж извините, пожалуйста.
Михаил Иванович внимательно посмотрел на пришедшую: усталое, с мелкими морщинками вокруг глаз лицо, натруженные руки. Подумал про себя: «Такая зря не придет, видимо, есть серьезные причины».
Свой рассказ Клавдия Васильевна начала с того, что родом она из села. До войны переехала в Куйбышев да так и осталась городской жительницей. Родители были верующими людьми и с детских лет приучили ее верить в бога. До войны церковь навещала редко, только по большим престольным праздникам, а вот сейчас зачастила.
— Горя-то сколько война принесла. Вот и тянет помолиться. Два сына у меня на фронте. От младшего вот уже с полгода нет никаких вестей. Не приведи господи, не случилось бы что с ним, — вытерла она кончиком платка навернувшиеся слезы. — Немного помолчав, как бы собравшись с мыслями, Клавдия Васильевна продолжала: — А пришла я к вам, чтобы поделиться опасениями. Предчувствие у меня плохое. Вчера в Покровской церкви встретилась со своими деревенскими из Нового Буяна и Старой Бинарадки. Приезжали на причастие и детей крестить. Говорят, верующие там разделились, стали враждовать меж собой. Одни признают действующую православную церковь, ездят молиться в Куйбышев. Другие — из монахов и зажиточных — выступают против, не признают официальную церковь. Мол, Покровская церковь в Куйбышеве не истинная, служат в ней продавшиеся коммунистам антихристы, и кто в нее будет ходить, того постигнет божья кара. А еще говорят наши, что будто где-то в лесу, недалеко от Нового Буяна, есть в пещере подпольная церковь. Сказывают, что за главного в ней монах Иван Кузнецов. Место это держат в строгой тайне, и посещают церковь только те, кто получил личное благословение самого Кузнецова.
Этот рассказ заинтересовал чекиста. Известно было, что Кузнецов в тридцатых годах привлекался к ответственности за антисоветскую деятельность, вскоре был освобожден. На виду жить не стал, перешел на нелегальное положение, и след его затерялся.
Во время второй встречи с чекистами Клавдия Васильевна, узнав, что Иванов собирается в район, робко попросила:
— Возьмите и меня с собой. Мне-то ведь как землячке и богомольной женщине сподручнее будет, а вас и близко к пещере не подпустят. — И, помолчав, добавила: — Люди они нехорошие, озлобленные, на все могут пойти, как бы чего плохого не случилось.
Михаил Иванович понимал, что один он ничего не сделает. Нужны верные помощники именно из таких людей, как эта женщина. Оперативных работников в районе — раз-два и обчелся. Многие ушли на фронт, переехали в город. Внимание чекистов с началом войны было в основном сосредоточено на обеспечении безопасности важных объектов промышленности. Долгим был разговор с Клавдией Васильевной в этот вечер. Ей были даны необходимые советы, рекомендации. Определено время и место встреч с Михаилом Ивановичем. Вскоре вслед за Ивановым в район выехала и она.