И хотя расстраивался, огорчался очень, а порой даже в легкую панику впадал, без дела не сидел. Одновременно с покупкой и устройством дома, самостоятельной подготовкой для поступления в восьмой класс организовал в колхозе кружок по изучению истории партии. Да так увлекся и увлек слушателей, что этот его кружок уже вскоре превратился в едва ли не самый отрадный огонек общественной жизни тогда еще не повеселевшей, еще не окрепшей послевоенной деревни. Устроившись завхозом школы, Николай Евдокимов, пересилив неловкость и смущение, садится за парту восьмого класса, ученики которого были моложе его чуть ли не на десять лет. А к концу весны выдали ему наконец паспорт, открыв дорогу в город.
Словно на крыльях прилетел он в июле 1951 года в Куйбышев, да тут же пришлось их в замешательстве и растерянности опустить: на некоторых заводах, где были общежития и, по слухам, платили больше ученикам токарей и слесарей, хотя документы и брали, но принимать не торопились, говорили: «Ждите!». А ждать-то и негде, да и жить не на что было! О том, чтобы снять угол, и речи не могло быть — денег таких не имелось. Поночевал с неделю в крошечной комнатушке на Хлебной площади у знакомой старухи, почувствовал — стесняет. Поблагодарил, сказал, что получил общежитие, а сам начал устраиваться по ночам на «плацкартные места» — на лавках в зале ожидания железнодорожного вокзала или в скверах на площади Куйбышева. Между прочим, благодаря давней привычке писать на книгах время и место покупки сохранилась точная дата одной такой ночевки:
«Книга приобретена на вокзале за 10 руб. Куйбышев, 22 августа 1951 г.»
Что же делать, когда в кармане последние десять рублей и над головой нет крыши? Вернуться в деревню? Махнуть на все рукой? Почти потеряв надежду, Николай Евдокимов продолжал искать место и нашел-таки! На толерубероидном заводе, куда уже было согласился поступить и без общежития, какая-то добрая и, видно, проницательная душа посоветовала пойти на 9-й подшипниковый завод. Там, оказывается, хотя и слабенько, но все-таки светилась перспектива на общежитие и, главное, вечерняя школа рядом.
Крепкая и благодарная память Николая Яковлевича Евдокимова навсегда закрепила тот вечерний час и, конечно, имя, отчество, фамилию и весь облик настоящего ангела-спасителя, кадровика. Он позвонил кому-то:
— У меня тут солдат, парень здоровый, готовый кузнец.
И сразу же оформил в помощники штамповщика на большие ковочные машины. А жить пока в красном уголке цеха. Николай возликовал: «Ну, наша взяла! Ура кадровику, спасибо ему огромное!..»
Зная жизнь Николая Евдокимова до этого дня, его упорный характер, цельность натуры, душевный склад и очевидное признание пропагандиста-агитатора, нетрудно представить, как он работал в грохочущем жарком цехе «в срок и без разгиба». Как учился и держал порядок в своем классе в вечерней школе. (Учительница немецкого: «Геноссе Евдокимов, к доске!». И он, строевым, в огромных кирзовых сапогах, гремя медалями, шел отвечать — четко, по-солдатски). Как, давно осознав губительность бездушной, пустой схоластики и декларативности в живом деле человековедения и жизнестроительства, выполнял первые партийные поручения — политинформатора, партгрупорга, заместителя и секретаря партбюро цеха. Как был секретарем партбюро, а потом, заканчивая десятый класс, членом парткома завода. С января 1954 года Николай Яковлевич становится уже освобожденным заместителем секретаря парткома завода. Вскоре окончательно определяется его партийная линия вместо намечавшейся производственной. В 1957 году Евдокимова избирают секретарем райкома партии (вот и пришло время обернуться былью пожеланию, высказанному во время проводов из армии), а в 1962 году его утверждают заведующим отделом пропаганды и агитации горкома КПСС.
Слушая самых разных людей, близко соприкасавшихся с Николаем Яковлевичем в те годы, эмоционально воспринимая их единодушные оценки, высказанные к тому же с живой, сердечной готовностью, без затруднительного поиска добрых и даже восторженных слов, без осторожного взвешивания эпитетов и определений, я невольно подумал: не напрасно ли Евдокимов оставил партийную работу. Но нет, вновь и вновь размышляя о его жизни с ее удивительно целенаправленным движением без отклонений и остановок, перечитывая многочисленные записи рассказов и воспоминаний о нем его товарищей, я находил множество подтверждений неслучайности прихода Евдокимова в то подразделение органов госбезопасности, которое призвано вести борьбу с идеологическими диверсиями наших врагов, развернувших в последние десятилетия невиданную по своим масштабам и изощренности психологическую войну против идеалов социализма и коммунизма. Произошло это в 1967 году…
5
Николай Яковлевич Евдокимов естественно и органично вошел в чекистский коллектив еще и потому, что совершенно не стеснялся учиться у своих подчиненных — рядовых, опытных сотрудников руководимого им подразделения. Не говоря уже о старших офицерах-чекистах, за плечами которых были десятилетия службы. А самым непосредственным учителем Евдокимова на первых порах стал его заместитель Владимир Иванович Тихонов — тоже боевой фронтовик и тоже десантник, призванный в органы госбезопасности еще в год окончания войны.
Как и товарищи Николая Яковлевича по партийной работе, рассказывая о быстром становлении чекиста Евдокимова, полковник Тихонов тоже не скупился на добрые, искренние слова и яркие подробности:
— Не стану говорить, как он полностью отдался новой, неизвестной для него деятельности, как погрузился в изучение специальной литературы, всевозможных материалов, документов и следственных дел: постоянно углублять и совершенствовать свои знания для Николая Яковлевича такая же потребность, как дышать. Но бумагами и инструкциями он не ограничивался. Чтобы быстрее освоить специфику чекистской работы в условиях постоянно обостряющейся идеологической и политической битвы двух миров, он сразу же обратился к нашей многосложной практике, познавая и усваивая все ее порой даже самые неприметные и незначительные детали. И с первых же дней, когда ему докладывали дела, он открывал их обсуждение таким вопросом: «А как бы вы поступили, ведь вы лучше меня знаете этот предмет?». Со временем вторая половина этого традиционного вопроса, естественно, отпала сама собой. Но первая, как и то, что свои мнения и предложения начиная с младших по званию и положению высказывали все присутствующие, осталась незыблемым законом коллективной мысли, практических выводов и действий. Осмысливая и обобщая высказанное своими товарищами и ближайшими помощниками, привлекая при этом свое острое партийное чутье и знание жизни, Николай Яковлевич часто вносил существенные коррективы, и мы принимали оптимальные решения, ускорявшие разработку и завершение того или иного дела. При этом он всегда брал вину на себя, если ошибку допускал его сотрудник.
Чуть задумавшись, чтобы не упустить что-то важное, полковник Тихонов продолжал:
— Удивительным образом аккумулируя и усиливая энергию и работоспособность каждого из нас, Николай Яковлевич постоянно подавал пример скромности, самоограничения в быту и безграничной и обязательно творческой самоотдачи в работе. С ним трудно только тем, у кого потухшие глаза и равнодушное сердце. Остальным легко и необычайно интересно. А какой силы воли человек! Не каждый бы смог так стойко перенести несколько тяжелейших операций и остаться в строю… О Николае Яковлевиче и его работе можно говорить много. Скажу коротко: нам здорово повезло. И нашему подразделению, которым он, считаю, успешно руководил шесть лет, и всему нашему управлению.