Но это игра. Не забыла.
Никто не забудет место, где его едва не убили.
– Шумилино. Точно, Шумилино. Десяток дворов. И Неман, через который надо переправиться во что бы то ни стало. Вот… аналитическая сводка имелась, но толку-то с нее. Там все менялось очень быстро. Конец войны. Вроде и сил у них нет, но загнанная в угол крыса дерется куда как яростнее.
Зима свернула на боковую улочку.
– К дому ведите, – подсказал Бекшеев. – К моему.
– Уверены?
– Больницы у вас нет.
– Ну… есть флигель. У доктора. Он там особо тяжелых держит, но, по-моему, давно уж никто не попадал. Тут у людей здоровье крепкое.
– И мертвецкой нет.
– Можно в трактир сунуться. У них ледник. Или на фабрику. Артефакты для рыбы держат.
А вскрытие тоже на фабрике? Да и артефакты смажут общую картину.
– Участок ваш я тоже видел, там толком ни места, ни оборудования. – Зима обиженно запыхтела. – А дом большой. И матушка как раз багажом занималась. Будет рада отвлечься. – Теперь на него посмотрели с недоумением. – После… несчастного случая она не рискует оперировать живых. А вот с мертвыми управляется отлично. И точно скажет, что с вашим знакомым случилось. Настолько точно, насколько это возможно.
И снова посмотрели на Бекшеева с сомнением, но спорить не стали.
Как и продолжать разговор, свернувший не туда.
Ничего, он найдет время и для него. Все-таки личные дела и личные впечатления – это немного разное.
Барский Фрол Аксютович. Сорок восемь лет. Мещанин, родом из Менска. Инженер. Уровень дара – средний. Мобилизован в первые недели от начала войны.
Специализация – саперное дело.
Не женат.
Родни не имеет. Не осталось. Мать и братья погибли там, в Менске. Отец остался где-то недалеко, хотя по сей день числится пропавшим без вести. Барин мог бы подать прошение о признании мертвым, но не подает.
Все равно?
Или как прочие спешит отстраниться от той жизни, сделать вид, что вовсе ее не было? В нынешней Барин носит чесучовые костюмы и шелковые галстуки. Рубашки его белы. Запонки поблескивают драгоценными камнями, пусть бы и не огромными, но все одно не такими, какие можно позволить себе за жалование жандарма.
Живет на съемной квартире. Платит регулярно. И регулярно же запивает. Впрочем, тихо, и это уже многое.
И… все.
Пожалуй.
У Барского холеное лицо с очень правильными чертами. Он зачесывает волосы гладко, смазывая их воском. Закрашивает седину. И гладко бреется, оставляя лишь тонкую нить усов. Привычки у него своеобразные. Неспешная речь, преисполненные чувства собственного достоинства жесты. И выглядит моложе своих лет. Такой бы понравился женщинам.
– Эй, – из задумчивости вывел голос Зимы, – плохо?
– Да нет. – Бекшеев потер переносицу и огляделся. Надо же. Приехали. – Бывает. Задумываюсь.
– О том, как Мишку доставать станем? В конторе вон носилки есть. Может, я схожу? Тут, если дворами, рядом совсем. И кого из ребят кликну.
– Хорошо. Я посижу немного, если не возражаете.
Бекшееву было несколько неудобно. Он сам должен был бы и распорядиться, и сходить. И сделать хоть что-то полезное. Но нога разнылась, и он не был уверен, что та вовсе выдержит вес. А трость осталась дома. Вот что с нею? С ногой? То ли перенапряг, когда на скалы лез, то ли в целом усталость сказывается.
Барский еще вчера смотрел на начальство с плохо скрытой насмешкой. И губы кривились: казалось, он собирается что-то сказать, непременно едкое, но сдерживает себя.
А вот Сапожник другой. Он же – Сапожников Алексей Николаевич. Он молчал. И глядел в пол. И казалось, он пребывает в состоянии то ли сна, то ли тяжкого похмелья. Невысокий человечек в мятом костюме. Воротничок рубашки потемнел. И на засаленных рукавах пиджака проступали пятна.
И странно, потому как Сапожниковы – род известный. Обширный.
И отец Алексея Николаевича к губернатору Петербурга вхож, если вовсе не в императорский дворец. А у сына взгляд такой вот… с легкой безуминкой.
Агент влияния.
Вот и все, что в личном деле имеется. И даты работы. С тридцать девятого по сорок пятый. А дальше – гриф, притом такой, что собственного Бекшеева допуска не хватило. Когда же обратился, то… посоветовали собственным здоровьем заняться.
– Не стоит ворошить некоторые дела. – До этого разговора снизошел замглавы внешней разведки, правда, вовсе не ради Бекшеева, скорее уж матушке его отказать не сумел. – Парень жив. И умом не повредился, что чудо. Работает себе жандармом? И пускай работает. Я и отцу его сказал, чтоб отстали. Наследником он не будет, тут оно понятно. И сам это знает. Отречение он самолично составил, отцу подал…