Своим детям я потом покупала калейдоскопы – пластмассовые трубки, – но мне они не нравились, ни один не нравился как тот, первый. В них, если приглядеться, всегда различались мутноватые зеркала, и сразу было ясно, как всё устроено.
Книжки
В четыре с половиной года я вдруг научилась читать – именно вдруг, и не “по складам”, а как-то сразу довольно бегло. И скоро моими любимыми игрушками стали книжки. Одна из тогдашних книг хранится у меня до сих пор: толстая, серая, с чёрно-белыми картинками, на коленкоровой обложке вытиснено: “С.Маршак. Сказки, песни, загадки. Детгиз, 1953”. На форзаце наискосок, синими чуть расплывшимися чернилами надпись: “Нашей ненаглядной доченьке Мариночке от папы и мамы. 15 IV 1956”. Почему апрель? Два года мне должно было исполниться только в июне. Не догадалась вовремя спросить… То ли в честь покупки первой “солидной” книги для дочери, то ли просто от радости, от разлившейся в воздухе весны пятьдесят шестого? Переплёт подклеен, странички истрепались и пожелтели, но этого Маршака я не выброшу никогда.
Ещё я любила Чуковского с рисунками Конашевича и книжку Валентина Берестова, которая начиналась со слов: “Вот девочка Марина, а вот её машина…” Я была уверена, что это про меня. Вообще я тогда требовала новых книжек каждый день и глотала их быстрее, чем издательства успевали издавать, а типографии печатать. Детские книжки в бумажных и картонных обложках уже негде было держать, и тогда мама придумала гениальный ход. Половину книжек сложила в пустой чемодан и убрала за шкаф. Месяца через два, когда чемодан был извлечён и открыт, я заново радовалась подзабытым сокровищам и тут же садилась их разбирать и перечитывать, а “старые” книжки убирались в чемодан и с глаз долой… Отличный способ, вполне применимый и к игрушкам, если детской комнате грозит захламление, а её обитателям – пресыщение.
Лет в семь-восемь моими “фаворитами” были синий томик “По дорогам сказки” (сборник сказок европейских писателей в чудесном переводе-пересказе Любарской и Габбе) и оранжевый том “Библиотеки пионера” с гайдаровским Тимуром и его командой. Из первого я вычитала волшебное норвежское заклинание, которым, уже студенткой, на педпрактике в пионерлагере, исцеляла синяки и ссадины “своим” подросткам (они уверяли, что помогает!):
А в Тимура мы с ребятами даже играли на даче после первого класса. Но я про это ещё напишу…
Потом настал черёд Александры Бруштейн. Голубой матерчатый переплёт, девушка в шляпке вполоборота, юноша в гимназической куртке. Три повести под одной обложкой – “Дорога уходит в даль”.
Под Пушкиным.
Книга-убежище, любовь на всю жизнь, прививка душевной чистоплотности… Но это уже не игрушки, а совсем другая история.
Важные вещи
Однажды журнал “Дошкольное образование” попросил меня ответить на вопросы анкеты “для маленьких и больших читателей”. Журнал был хороший, вопросы – самые что ни на есть человечные: во что одевали детей, когда я была маленькая? Чем кормили, куда водили гулять, какие были игры? Ещё про любимое время года, про домашних животных. Важнейшие, в общем-то, вещи. И хотя мне всегда ужасно лень писать что-нибудь прозой, я на все вопросы ответила честно и старательно. А сейчас вот подумала: чего добру зря пропадать? Вставлю часть ответов в эти записки. Там всё довольно сжато получилось, по-журнальному, но я некоторые темы потом разовью.
Утром меня и ещё с десяток дошкольников приводили на бульвар и оставляли под присмотром тётеньки-воспитательницы, к обеду забирали домой, а потом, после сна, приводили опять, это называлось “прогулочная группа”. Из тогдашних игр я больше всего любила “ключики”: рисуешь на земле или на снегу кружок, потом бегаешь или танцуешь неподалеку… и вдруг по команде бежишь прятаться в свой “домик”, кто опоздал – водит. Однажды, едва я запрыгнула в свой кружок, на бульвар прибежал мой запыхавшийся папа. Он кричал: “У тебя! Родилась! Сестра!!!”
Дома я иногда ходила в пижамных штанах и курточке и воображала себя мальчиком. Но чаще на меня надевали голубое в белый горошек байковое платье и простые коричневые чулки (первые колготки появились позже, перед самой школой). Чулки пристегивались к специальным таким длинным тряпочным резинкам, а резинки были пришиты к белому полотняному лифчику с пуговицами на спине: их и мальчишки тоже носили, представляете? Иногда перед едой поверх платья надевался передник. А на улицу зимой полагалось надевать шерстяные рейтузы, меховую шубку, шапку тоже меховую или шерстяную, а под шапку ещё платочек, а на ноги валенки с галошами. Шуба перетягивалась ремешком, чтобы меньше продувало, а поверх воротника повязывался толстый шарф. В самые холодные дни носы нам смазывали вазелином, чтоб не отморозились; я этого почему-то ужасно не любила. Вообще московские зимы в то время были морозные и такие снежные, что родители спокойно возили нас по центральным улицам на санках, и даже у колясок были съёмные полозья.