Одарив меня поцелуем в губы, она полюбовалась окрестностями, уснувшей долиной и слепыми волнами, лизавшими берег, а затем, подойдя к одному из окружавших нас книжных шкафов, схватила за торчащий уголок книгу и вытащила ее. Грациозно уселась на стол, покрытый пурпурной кожей.
— Морис Леблан! — провозгласила она, раскрыв желтый томик. — Отец Арсена Люпена. Свои первые романы он написал здесь, в Вокотте. Здесь даже разыгрывается действие одного из его рассказов…
Мне наплевать, что она говорит.
Я хотел забыть дело Варрон–Аврил–Камю.
Хотел забыть жандармов, которые шли за мной по пятам.
Хотел забыть все, кроме белого тела Моны, закутанного в рубиновый халат.
Она закинула ногу на ногу; махровый халат, перетянутый на талии поясом, слегка приоткрылся.
— Послушай, Джамал, этот рассказ Мориса Леблана должен тебя заинтересовать. История одного бедолаги, который проходил мимо шикарного дома в Вокотте. Его звали Линан. Забавное имечко, ты не находишь? Он проник в дом с намерением стянуть чего-нибудь съестного, чтобы накормить своих голодных детей. Но ему не повезло: в его присутствии хозяин дома выпустил себе пулю в лоб. Самоубийство!
Подойдя к ней, я медленно развел в стороны полы халата, чтобы освободить ее белые, словно алебастр, груди.
— А потом? — прошептал я.
С едва слышным шелестом халат медленно соскользнул на стол, обнажив ее тело до талии. Теперь Мона напоминала красный плод, с которого сняли кожицу, чтобы добраться до мякоти. Она позволила моим рукам разгуливать по ее груди. В ее голосе зазвучали хриплые нотки, но она не потеряла нить рассказа:
— Жуткий грохот, Линан запаниковал, что-то уронил, прибежал слуга, увидел у ног Линана тело своего хозяина… Нетрудно догадаться, что потом. Арест. Процесс. Все думают, что это бедняга Линан убил хозяина дома, никто не верит в самоубийство.
Мои руки продвинулись еще ниже и теперь ласкали живот, замирая возле рубинового пояса, завязанного ниже пупка.
— И чем все кончилось? — прошептал я ей на ухо.
Она вздрогнула, вскинула голову и подняла книгу на уровень глаз.
— Мммммм… Ты хочешь, чтобы я прочла тебе последние строки? Слушай, это очень поучительно, тебе понравится.
«Служитель правосудия возвестил о начале утра.
— Приготовьтесь к смерти, Линан.
Над ним совершили последний туалет. Его связали. Он позволял делать с собой все, что они считали нужным — словно покорное животное, словно вещь. Они должны были подвести его к эшафоту.
Зубы его стучали. Он заикался.
— Я н-не… не убивал… Не убивал».
Мои пальцы развязали обмотанный вокруг талии пояс, и он соскользнул вниз. Полы красного махрового халата распахнулись, словно лепестки розы с первыми лучами солнца.
— «Эшафот», — прошептала Мона. Рассказ, опубликованный в газете «Жиль Блаз» 6 февраля 1893 года. Один из первых памфлетов против смертной казни!
Продолжая сидеть на столе, она отложила книгу в сторону. Она напомнила мне мадам Кончетти, преподшу по английскому, которая любила вот так сидеть, отчего весь наш класс просто тащился. Конечно, преподша была чуть более одетой.
Мои руки заскользили по обнаженным бедрам.
Самоубийство? Невиновный. Липовый убийца.
Спасибо, Мона. Посыл понят.
— И ты хочешь, чтобы я сдался фликам?
Когда, опершись на стол, я губами прижался к ее шее, она, словно фокусник, ногой развязала на мне пояс халата. Не довольствуясь этим подвигом, она принялась пальцами ноги исследовать мое тело, скрытое под складками светлой махровой ткани.
Внезапно, растопырив пальцы, она уперлась обеими руками в мягкую кожу стола и изогнулась. Груди взметнулись к небу. Две вершины-близнецы, рожденные одним вулканом. Обеими руками я сжал их, в то время как мой язык, словно с горы, спускался по ее животу, и я пьянел от этого бесконечного спуска, завершившегося на подстриженном и влажном газоне.
Мона спала на покрытом кожей столе, свернувшись клубочком, словно ребенок. Засыпая, она заставила меня пообещать, что разбужу ее до рассвета, чтобы она смогла долететь до своей комнаты в «Сирене».
Маленькая шаловливая вампирша… Чувственная и предприимчивая.
Я не мог не задаться вопросом, что больше возбуждало Мону. Заниматься любовью с беглецом, обвиненным в насилии и убийстве, или, отдавшись ему на письменном столе своего научного руководителя, прижиматься охваченным сладострастием телом к мягкой красной коже на том самом месте, где препод правил ее работу?