Во время разбора полетов Бастине заметил, что его морщинистое лицо и мешки под глазами никак не гармонируют с гладким лбом и нежными скулами психолога. «Пять тысяч евро!» — тихонько усмехнулся его помощник Беранже. Стандартная цена… лифтинга.
Такие штучки превосходили понимание Бастине!
Каким образом девушка, столь занятая собственной внешностью, могла заниматься ремеслом, предполагавшим погружение во внутреннюю жизнь других людей?
— Месье Мескилек, — спросила психолог-криминалист, — речь, действительно, идет о письме Миртий?
— Да. Это последнее письмо, которое я получил от нее. Она отправила его, когда работала в лагере, за несколько дней до смерти.
Фредерик Мескилек сидел рядом с Алиной Массон. Она кивком подтвердила его слова. Боевой настрой лучшей подруги Миртий Камю резко контрастировал с туманной меланхолией, читавшейся во взгляде Мескилека.
— Вы разве не обменивались смс-сообщениями?
— Да, конечно, но…
Фредерику Мескилеку явно было трудно говорить о своей невесте, так и не ставшей его женой. Терзая в кармане пачку сигарет, он взглядом буквально умолял разрешить ему покурить в комиссариате.
Алина Массон приняла эстафету:
— Миртий была романтиком. Она любила писать письма. Я хочу сказать, письма на бумаге. Она любила писать. В летнем лагере нам часто доводилось завершать собрания далеко за полночь, но она находила в себе силы писать даже после отбоя, при свете фонаря.
Каждая черта характера Миртий, описанная устами ее лучшей подруги, стрелой вонзалась в воспоминания Мескилека. Обхватив голову руками, он начал жевать незажженную сигарету. Элен наблюдала за ним, как энтомолог наблюдает за мухой, бьющейся о стенки стакана, которым ее накрыли. Несмотря на обещание, коммандан Бастине не смог не вмешаться:
— Предлагаю вам прочесть это письмо!
Насколько возможно, Элен нахмурила свой подтянутый лоб, потом примирительным тоном смягчила предложение шефа:
— Месье Мескилек, я знаю, речь идет о глубоко личном письме, о стихотворении, насколько я поняла из ваших слов. Это, без сомнения, последние слова Миртий, написанные перед тем, как ее лишили жизни. Но, может быть, мы найдем в них некое указание…
Фредерик Мескилек размял пальцами сигарету, потом ответил:
— Мы должны были пожениться.
Не по теме.
Психолог захлопала длинными ресницами. Слишком длинными. Накладными.
— Я знаю, Фредерик. Нам хотелось бы услышать, что она вам написала.
Вынув из кармана листок, Мескилек поднял его на уровень глаз. Казалось, что он держит в руках тяжеленную стопку книг. Губы его зашевелились, но с них не слетело ни звука.
Пальчиками с красным, в цвет платья, маникюром, Элен Нильсон погладила под столом колено комиссара. Тот было удивился, но быстро понял, что она всего лишь просит его проявить чуточку терпения.
Она протянула к свидетелю руку, утопавшую в рукаве из браслетов.
— Не волнуйтесь, Фредерик. Доверьте нам это письмо.
Листок упал на стол. Психолог-криминалист громко и отчетливо прочла его вслух:
«Миртий, 24 августа 2004 года, Изиньи-сюр-Мер, ночь, 2 часа 25 минут.