Потом…
Я включил фары. Шоссе, бегущее передо мной, сужалось. Скоро белая разделительная полоса стала моим единственным ориентиром в полумраке. Нить Ариадны, делившая мой путь на две равные части. Словно загипнотизированный, я сосредоточил взгляд на этой линии; мне казалось, что, глядя на нее, я смогу поделить свой разум на две камеры, разделенные непроницаемой перегородкой.
Первая камера отказала. Я все выдумал. Два дня назад ни одна девушка не совершала самоубийство. Если такая девушка и существовала, то она умерла, задушенная моими собственными руками. Ее лицо не было лицом Осеан Аврил, я перепутал его с другим, с лицом ее сестры, убитой десять лет назад. Быть может, я задушил также и Моргану? Я безумен, я убивал, я забывал, я путал свои жертвы. Я не помню Миртий Камю, но если я убил Моргану Аврил, значит, я изнасиловал и убил и третью девушку.
В пронзительном свете фар белая лента медленно раскручивалась, вызывая головокружение.
Теперь я понимал тех невиновных, которые после бессонных ночей, многочасовых допросов и вороха доказательств, приведенных стороной обвинения, признавались в преступлениях, которых они не совершали. Невиновных, в конце концов начинавших верить в чужие истины и сомневаться в собственной правоте, в которой были твердо уверены, когда входили в кабинет следователя.
Резкий поворот.
Алебастровая линия стала тоньше булавки.
«Нет!» — чеканил в голове голос.
Нет!
У меня осталась вторая камера, она сопротивлялась. Должен быть ключ, должно быть логическое объяснение.
Надо только успокоиться и подумать. Снова разбросать все части пазла и заново сложить их, но уже по-другому.
Посмотреть сверху, отступить. Вознестись над видимостью.
Поговорить с тем, кто согласится мне поверить.
Мона?
28
Поговорить с тем, кто согласится мне поверить?
— У полиции есть описание примет моей тачки?
Мона кричала в телефон.
Фары «фиата» ослепили мальчишку с мячом под мышкой, собиравшегося перейти дорогу перед указателем «Карвий-По-де-Фер».
Я нажал на тормоз. Рассмеялся, увидев рядом с мальчишкой табличку: «Сбросьте скорость, подумайте о наших детях». Картонный мальчишка равнодушно смотрел, как я замедлял ход.
Деревушка Карвий-По-де-Фер спала.
Уже целый час я ездил по грязным дорогам, изрытым, словно траншеи, от деревни к деревне.
Я поднес мобильник к губам.
— Не уверен, Мона. Возможно, Кармен Аврил не запомнила номер.
— С чего ты взял? Она десять лет караулит убийцу дочери! Черт возьми, Джамал, как только она расскажет им о «Фиате-500», они тотчас узнают, что это моя машина.
В зеркальце заднего обзора удалялся брат-близнец картонного мальчишки с мячом. Деревушка Карвий-По-де-Фер оказалась крохотной, замерзшей, съежившейся в комочек. Надо бы сказать Моне, чтобы она не беспокоилась и заявила полицейским, что у нее украли автомобиль, потому что дверца не запирается, и…
— Приезжай ко мне в Вокотт, — прошептал я в аппарат.
— А как я туда доберусь? Ты что, забыл? Ты же едешь в моем авто.
Я не решился предложить встретиться возле Ипора. Слишком опасно! И я рискнул забросить удочку:
— Пешком. До Вокотта не больше двух километров.
На миг мне показалось, что Мона швырнула мне аппарат в физиономию. Передо мной вырос большой, сияющий огнями сельский дом, вознесшийся над долиной реки Дюрдан.
— Два километра! Подниматься по скалистому берегу и спускаться! Нет, дружочек, у меня нет бионической ноги!
Около девяти вечера начался дождь, холодный и частый. Вдали от моря он наверняка перейдет в снег. В висячих долинах Вокотта струйки дождя побегут по заасфальтированным склонам, сольются в быстротечный поток и обрушатся на галечный пляж. Кочевники в пустыне называют сухие русла рек, которые вода заполняет только в сезон дождей, вади. Это слово я узнал от матери. Интересно, а как их называют здесь?
Я высматривал в окно Мону. Несколько раз я порывался выйти, сесть в машину, оставленную в саду, и отправиться ей навстречу. Но Мона наверняка пойдет по прибрежной тропинке… Зачем неоправданно рисковать? Чтобы облегчить свою нечистую совесть?
Через двадцать минут сквозь стену дождя пробился дрожащий пучок света. За ним вырос темный силуэт, согнувшийся в попытке защититься от ветра и дождя. Но я все еще медлил, не бежал открывать дверь, протягивать теплый плед, кричать в ночь: «Слава богу, ты пришла».