— Подумай, Джамал. Если нет трупа Магали Варрон, значит, не было изнасилования. И обвинения в убийстве. У жандармов против тебя ничего нет! Ты самый настоящий параноик. Думаю, ты еще и присочинил чуток, чтобы половчее меня закадрить…
В ее тоне я не услышал ни единой нотки юмора.
— Черт возьми, Мона, что я, по-твоему, делал в жандармерии в тот день, когда мы столкнулись с тобой возле автомата для кофе?
— Не знаю. Может, тебя вызвали как свидетеля по какому-нибудь другому делу…
Она нарочито замолчала. Часы продолжали равномерно тикать.
Внезапно я понял.
Ясно увидел оборотную сторону пазла, который сложила Мона.
Я не случайно придумал Магали Варрон. Ее лицо, ее изнасилование, красный шарф вокруг шеи, скалы Ипора.
Я описал сцену, которую уже однажды пережил!
Именно об этом и подумала Мона. Жандармы из Фекана вызвали меня как свидетеля по делу десятилетней давности: по делу об убийстве Морганы Аврил. Я все перепутал. Смешал прошлое с выдуманным настоящим.
Я сошел с ума…
Прежде чем окончательно соскользнуть в бездну, я попытался зацепиться за последние шероховатости:
— А эти письма? — спросил я Мону, указывая на разложенные по столу коричневые конверты. — Разве я сам себе их прислал?
Она подошла ко мне и положила руку на плечо.
— Нет, Джамал. Нет. Но, возможно, кто-то заинтересован в том, чтобы ты вспомнил подробности дела Аврил–Камю. Это вполне объясняет…
Стряхнув с плеча ее руку, я заорал:
— Чтобы я вспомнил? О чем? Я никогда не слышал об этом деле! Я вообще узнал о нем только на этой неделе!
Мона спрятала руки в рукава свитера, и я тотчас пожалел о своем крике. Я не знал, что делать. Не знал, виновен я или нет. Неожиданно мне захотелось плакать. Разрыдаться как ребенок.
— Я… я не имею никакого отношения к этой истории, Мона. Меня хотят заставить расплачиваться за другого. Выставить меня психом. Если ты бросишь меня, они своего добьются…
Отведя взгляд, Мона посмотрела на часы.
22 часа 10 минут.
— Одна ночь, Джамал! Я даю тебе одну ночь, чтобы убедить меня. Как только над скалами взойдет солнце, ты идешь сдаваться в полицию.
— Значит, я могу изложить свой план сражения?
— Разумеется.
— Кроме Пироза и его жандармов, подтвердить, что я не придумал самоубийство Магали Варрон, могут только два человека. Кристиан Ле Медеф и Дениза Жубан.
— Ты их уже спрашивал.
— Да, Ле Медеф все подтвердил, но потом исчез. Или его заставили исчезнуть. Мы вернемся к ним, к ним обоим, и ты сама поговоришь с ними — о чем захочешь.
— Среди ночи?
— Да.
— А жандармы? Ты рискуешь нарваться на них в Ипоре.
— Жандармы, которые идут за мной по пятам? А ты, случайно, сама не сбрендила?
Мона расхохоталась. Ее губы коснулись моих.
— Надеюсь, ты позволишь мне заварить чай?
Глядя, как она идет на кухню, я крикнул ей вслед:
— Раз я получил право на защиту, значит, я могу сделать звонок другу?
— Что ты сказал?
— Есть еще один след, но я по нему не пошел. Табличка с цифрами, которую я видел у Пироза и Ле Медефа. В Интернете невозможно найти, что это значит, тем более в связи с делом Аврил–Камю. Но в клинике «Сент-Антуан» у меня есть приятель, он настоящая ходячая энциклопедия. Его зовут Ибу. Вдруг он…
— Ты прав. Звони своему ученому другу, ведь доктора с диссертациями по экспериментальной химии — сплошные болваны!
Ибу ответил почти сразу. Я быстро прервал его вопросы о подготовке к марафону вокруг Монблана, о погоде в Нормандии и попытку рассказать последние сплетни.
— У тебя есть минутка, Ибу? Ты ничего не выиграешь, но можешь помочь мне не проиграть по-крупному…
Я описал табличку и назвал цифры, полагая, что речь идет о шифре, код которого не поддается разгадке.
2/2 | 3/0
0/3 | 1/1
В ответ услышал громовой хохот.
— Проще простого, зайчик мой. Все это знают! Квадрант дилеммы заключенного.
— Что?
— Дилемма заключенного! Это своего рода теорема, выведенная из теории игр.
Я включил на громкую связь, чтобы Мона тоже могла слышать.
— Теорема очень проста. Представь, что двое грабителей, совершивших, например, вооруженное ограбление, задержаны полицией и их допрашивают раздельно. Каждый задержанный, если, не хочет сознаваться, может выбрать одно из двух: либо молчать, либо предать своего сообщника. Если он предает сообщника, его отпускают, а приятель получает по полной. Но проблема в том, что ни один из задержанных не знает, как поступит его подельник…