— Ибу, я ничего не понимаю. Что за теория и при чем тут твоя история?
— Сейчас объясню. Представь себе, что мы формализуем нашу задачу с помощью цифр, которые, например, обозначают, срок заключения. Это знаменитый квадрант. Если оба арестованных молчат, им вменят что смогут и каждому дадут не более года тюрьмы. Если оба начинают предавать друг друга, обоих признают виновными и каждый получит по два года.
— А зачем жандармы допрашивают их по отдельности?
— Индивидуальный интерес должен возобладать над коллективным. Если первый задержанный предает второго, в то время как второй его выгораживает, с первого снимаются обвинения, а второй получает по полной, три года тюряги за своего приятеля, который выходит на свободу.
— Черт возьми, Ибу, неужели ученым платят за то, чтобы они выдумывали подобную чепуху?
— Еще как! Особенно одному американцу. Роберту Аксельроду. Он объявил конкурс на создание уравнения, позволяющего получить максимальный выигрыш в игре дилемма заключенного.
— А в нее можно играть?
— Да. Вдвоем. Вдесятером. Даже сто человек зараз. Правило самое простое, какое только можно придумать: ты предаешь или начинаешь сотрудничать. Ты втайне делаешь свой выбор, а потом сравниваешь выбор других игроков и считаешь очки.
— И дальше? Что значит эта волшебная формула?
— Согласно Аксельроду суть ее заключена в трех словах. Сотрудничество — взаимность — прощение. Поясняю: ты предлагаешь другому игроку сотрудничество. Если он врет тебе и предает, впоследствии ты нанесешь свой удар, также предав его. Затем ты снова предлагаешь сотрудничать. Согласно Аксельроду это золотое правило, на основании которого строятся любые типы взаимоотношений между человеческими индивидами.
— Ну уж нет!
Я не видел никакого соотношения между этой дурацкой теорией, делом Аврил–Камю и самоубийством Магали Варрон. Почему Пироз и Ле Медеф написали на листке цифры этой дилеммы?
На несколько секунд я задумался.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, Ибу, но это решение Аксельрода работает только в том случае, если игроки несколько раз играют друг против друга. Насколько я могу сделать вывод, основной принцип заключается в том, чтобы не дать себя обмануть два раза подряд. Но если ты играешь всего одну партию, решающую, то лучше всего пробудить доверие того, с кем играешь, а затем предать его, точно?
— Ты все прекрасно понял, дружочек!
Нажимая отбой, я чувствовал, что ни на шаг не продвинулся к цели. Очевидно, дилемма заключенного не вдохновляла и Мону. Возможно, я сам выдумал эту последовательность цифр и сам нацарапал их…
Она сунула в пластиковый пакет коробку сухого печенья, вытащила термос и включила кофеварку.
— Со вчерашнего дня тебе вряд ли удалось поспать больше двух часов. Следи за кофе, а я пойду переоденусь.
Внезапно я задался вопросом, где в этом доме она собирается найти сухую женскую одежду, но она не оставила мне времени на размышления. Нервно растягивая свитер, она произнесла:
— Мне нужно знать, Джамал. Это важно… — Она так сильно потянула вязаное полотно, что деформировались петли. — Десять лет назад ты уже… — Серый свитер превратился в решетку, прикрывавшую ее обнаженное тело, словно шкура зебры. — …еще передвигался на собственных ногах?
Такой же вопрос задал мне Пироз в жандармерии.
Я смерил ее взглядом. Цинично. Холодно.
— Передвигался на собственных ногах? Ты это хочешь узнать, Мона? Давай продолжай, договаривай до конца! Мог ли я танцевать десять лет назад? Лазать по скалам? Бегать за девушками? Ухлестывать за ними, насиловать их, душить, ведь ты об этом хочешь спросить, не так ли, Мона?
— Нет, ни о чем таком я не думаю, Джамал.
— Если бы в окрестностях появился хромой, его бы тотчас засекли.
— Мне надо, чтобы ты мне ответил на вопрос, — повторила Мона.
Я приподнял штанину, явив железный стержень, соединявший колено с карбоновой стопой.
— Я прошел сквозь стекло витрины торгового центра «Богренель», это в пятнадцатом округе. Мы вместе с десятком приятелей из Ла-Курнев занимались паркуром. Я порвал связки…
Мона открыла рот, словно рыба, вытащенная из воды. Я оказался быстрее:
— Это случилось в мае 2002-го, двенадцать лет назад.
Мона не ответила. Она прекратила терзать свитер, и мохер снова принял форму доспеха.
— Опять сочиняешь?
— Возможно, я обожаю придумывать истории.
Мона решила сама сесть за руль. Она натянула джинсы «капорал», очень модные, но слишком большие для нее, наверняка позаимствованные из гардероба сына Мартена Денена, и зеленый свитер, поверх которого надела свою еще мокрую куртку.