Кармен Валье, как прикинул Лопес Мансур, было чуть больше тридцати пяти, – этот возраст он считал той гранью, за которой красота из дара, посланного свыше, и превращается в собственную заслугу. Превращается, как любил говорить Лопес Мансур, в привлекательность: она-то и была в его глазах вершиной женской красоты, и уж во всяком случае, он ставил ее много выше красоты, дарованной женщине от рождения. Конечно, Мансур ценил и такую красоту, но гораздо меньше. Безусловно, Кармен Валье была именно привлекательной женщиной: в ее броской внешности таилось нечто, что способен оценить только человек с большим жизненным опытом и развитым вкусом. К таким людям относился он сам и – неохотно признал Мансур – Карлос Састре: тот уже уселся рядом с Кармен, опередив Мансура. Поэтому Майсуру пришлось занимать беседой Елену Муньос Сантос, поката, заметив отсутствие Кари и Аны Марии, привычно не отправилась искать женщин.
Хуанито Муньос Сантос показался Мансуру одним из тех адвокатов, которые, превратившись в никому не нужных финансистов, просиживают целый день во внушительных кабинетах, расположенных в не менее внушительных зданиях. При этом Муньос Сантос отнюдь не был дураком – Мансур знал, что синекуру ему обеспечили не семейные связи, – просто внутренне он уже мало интересовался делами. Теперь Муньос Сантос время от времени не без удовольствия рассказывал знакомым о былых подвигах, сохраняя при этом важный вид крупного предпринимателя, продолжающего держать руку на пульсе. Мансур не переставал удивляться – он всегда этому удивлялся – сквозившей в каждом жесте этого человека уверенности в прочности своего положения, которое ничто не способно поколебать. Как только жена отошла, Муньос Сантос с видом заговорщика принялся обсуждать с мужчинами Кармен Валье, и скоро всех троих охватило радостное возбуждение, как это и бывает в таких случаях.
С трудом взяв тяжелый поднос с разлитым по бокалам сухим мартини, Кари направилась к портику. Елена посмотрела ей вслед: женщина ступала так осторожно, словно несла бесценное собрание хрусталя из сокровищницы королевского музея; потом она повернулась к Ане Марии, заправлявшей в огромной деревянной миске салат:
– Карлос меня раздражает, честное слово, – сказала Елена, как только Кари де ла Рива отошла на достаточное расстояние. – А откуда взялся этот Лопес Мансур? Еще один чокнутый.
– Муж Кари? Не говори ерунды! – отозвалась Ана Мария, перемешивая салат. – Временами он, пожалуй, странноватый, – согласилась она, – но, безусловно, очень приятный. И Кари его обожает.
– Сейчас все обожают только мою двоюродную сестру Кармен Валье, особенно, Карлос.
– Что за глупости! – возмутилась Ана Мария. – Просто Кармен притягивает всех, как магнит, и тут, дорогая, ничего не поделаешь. От этого никому ни холодно, ни жарко. Что до меня, то пусть они находят себе предмет для обожания здесь, в моем доме, а не на стороне, где можно нарваться на какую-нибудь хваткую вульгарную особу. А Кармен просто прелесть.
– Какое хладнокровие!
– А ты что сегодня такая раздраженная? Что-нибудь случилось?
Елена Муньос Сантос пожала плечами и, помолчав, сказала:
– К тому же, этот Лопес Мансур только и сумел, что окрутить богатую бабенку…
– Помолчи, Елена, я не хуже тебя это знаю, – тут же оборвала ее Ана Мария.
– Да мне-то что… Плевать я на них хотела.
Ана Мария взглянула через ее плечо сквозь стеклянную дверь и выразительно посмотрела на подругу:
– Что уж он там сумел – их дело… Теперь он муж Кари, а значит, надо помалкивать. И потом, если Кармен так тебя раздражает, зачем ты ее пригласила?
– Да не раздражает она меня! И потом она же моя двоюродная сестра. Но почему она строит глазки всем и каждому?
– Вот об этом я и спрашиваю – зачем ты ее пригласила? – С видом человека, уверенного в своей правоте, Ана Мария ткнула салат деревянной ложкой и попробовала его. – Все, порядок. Никогда не доверяю прислуге заправлять салат: она льет столько уксуса, словно всю жизнь проработала у французов.
Тут Ана Мария вспомнила, что пригласить Кармен Валье к обеду – ее мысль, и взмолилась про себя, чтобы о том же не подумала и Елена.