Фризе показал пальцем на свой нос:
— Теперь уже поздно, согласен слопать что-нибудь попроще.
Пока Берта готовила на кухне ужин, он ломал голову над тем, как ему теперь поступить. Рассказать ли все прокурору и коллегам? Промолчать? Подождать следующего хода неизвестного противника? А что он может сказать прокурору? Открытые двери в квартире и в машине, обломок ключа в замке Бертиной квартиры. Шеф может сказать, как и мент из службы охраны: будьте внимательны, товарищ следователь. С квартирой Берты полная несусветица — милейший Олег Михайлович только усмехнется: «Володя, для вас ведь не секрет — за моей квартирой приглядывают. Кто же сунется в квартиру напротив?» Сунулись.
Коллегам тоже не расскажешь, посмеются. Остался только Анатолий Ерохин. Тот может и поехидничать, но ему Фризе мог доверить свои самые нелепые подозрения, рассчитывая на совет и поддержку. Да и убийства в «Хароне» они разрабатывали вместе.
Проще всего уладился вопрос с Бертой. После ужина с шампанским — почти всю бутылку пришлось выпить Фризе одному — Берта, как она говорила, «усиленно держала форму», она опять вспомнила про замок.
— Володя, что же делать? Как я буду тут жить с чувством страха? Куда смотрит прокуратура и лично прокурор Владимир Фризе?
— Он смотрит на свою любимую девушку.
— Нет, правда! Вот возьму и куплю в Женеве автомат. Там оружия хватает.
Фризе засмеялся, представив, как Берта ходит по квартире с автоматом.
— Нет, за автомат меня посадят. Лучше куплю самый современный замок. И тебе тоже. Даже два, второй на дачу.
«Про дачу я и забыл,— подумал Владимир Петрович.— Они ведь могли и там побывать».
— Чего ты молчишь! Спать захотел? — она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.
— На даче хорошие замки бесполезны,— задумчиво сказал Фризе.— Вышиб любое окно — и ку-ку.
— Значит, куплю тебе все-таки автомат. И, потом, Володька, ты должен сейчас пожить у меня. Во-первых, ты давно не стоял у меня постоем, во-вторых, обещал, и, в-третьих, тебе будет спокойнее за меня. Правда ведь?
— Владимир Петрович? — Голос звонившего был мягкий, благожелательный.
— Он самый.
— Вам бьет челом писатель Герман Огородников.
— Рад вас слышать,— отозвался Фризе, хотя ни одной книги Германа Огородникова не читал.
— И мне очень приятно, что судьба свела меня с вами.
«Вот еще!» — удивился Владимир Петрович. Этот обмен любезностями мог продолжаться бесконечно. Фраза о судьбе ничуть не заинтересовала следователя. Он не раз сталкивался с людьми, которые обычную вежливость принимали на свой счет со стремительностью группы захвата. Поэтому осторожно спросил:
— У вас ко мне конкретное дело?
— Еще какое конкретное! Я вам все подробности объясню…
— У нас сегодня четверг…— задумчиво начал Фризе, прикидывая, на какой день пригласить писателя, но Огородников перебил его:
— Владимир Петрович, я в двух шагах от вас, в кабинете Олега Михайловича. С его подачи и звоню.
Огородников лишил возможности выбора и Фризе сдался. «Шеф хитер, как старый лис,— подумал он.— Сам звонить не стал. Что ж, надеюсь, что судьба нас тут же и разведет с товарищем писателем. По крайней мере до тех пор, пока у меня появится свободное время».
Герман Огородников был крупным пожилым мужчиной с худым брылястым лицом и оттопыренными ушами. Модные усы были главным его украшением. Весь упакованный в джинсу, он напоминал слишком рано состарившегося плейбоя. «На шестьдесят тянет»,— успел подумать Фризе, вставая из-за стола навстречу гостю.
— Владимир Петрович, голубчик, рад с вами познакомиться.— Писатель на удивление точно был похож на свой голос — такой же мягкий и доброжелательный.
— Присаживайтесь,— пригласил Фризе и сам сел напротив. Стул под Огородниковым опасно скрипнул.
Писатель молча, с ритуальной торжественностью достал из объемистой фирменной сумки книгу и раскрыл на титульном листе. На следователя смотрел с портрета еще один Огородников, тоже с усами, но лет на десять помоложе. Красивым размашистым почерком Герман Степанович написал на титуле: «Дорогому Владимиру Петровичу Фризе, талантливому следователю и Человеку на добрую дружбу». Перед тем, как написать фамилию, Огородников замешкался, потом достал из одного из многочисленных карманов записную книжку и сверился с ней. Закончив священнодейство, он протянул Фризе книгу:
— На строгий суд. Вы же знаете — я пишу детективы.
Фризе не знал и сделал неопределенный жест руками, который можно было истолковать двояко: «ну, конечно, кто же этого не знает!» или «извините великодушно, я исправлюсь».
— В последнем моем романе «Выстрел вдогонку» главный герой — следователь прокуратуры.
— Герман Степанович,— перебил писателя Фризе.— Какое же у вас ко мне конкретное дело?
— Есть, есть! — с живостью откликнулся Огородников.— Но изложить его деловым бюрократическим языком, принятым в прокуратуре, довольно сложно.— Благожелательность Германа Степановича имела пределы.
— Вы попросту, я постараюсь понять.
— Вы расследуете сейчас дело об убийстве Маврина…
Владимир хотел возразить, но Огородников остановил его, предупредительно подняв ладонь.— Я старый друг Маврина. Да, да, несмотря на разницу в возрасте. И я пишу сейчас новый детектив. Каждый раз, когда я начинаю роман, я иду или в прокуратуру, в следственное управление, или на Петровку, 38, к сыщикам. Езжу с ними на происшествия, знакомлюсь с материалами предварительного расследования. Вы же читали мои книги — там нет развесистой клюквы. Я иду путем Сименона, а не старушки Агаты. Простите мою самонадеянность. Теперь вы, наверняка, уже догадались, с какой просьбой я к вам пришел? Да, да! Я хочу быть рядом с вами, пока вы расследуете дело о смерти моего друга Маврина. Я уже вижу новый роман, понимаете?
Фризе, стараясь не показать своего удивления, не торопился с ответом. В молчании следователя Огородников почувствовал угрозу своим планам.
— Владимир Петрович, я понимаю, что существует профессиональная тайна, неразглашение результатов следствия и прочие ограды, за которые вы можете легко спрятаться. Но писатель Огородников — особый случай.— Он стремительным движением достал из кармана сразу несколько красных книжечек и разложил перед Фризе:
— Смотрите, это удостоверение нештатного консультанта МВД по печати. За подписью самого министра! Это — из ГУВД. Здесь даже нет слова «нештатный»! А это мне выдали в прокуратуре России. Смотрите, смотрите — подписал Сам! Да и как иначе — миллионы читателей, знакомясь с моими романами, проникаются уважением к стражам порядка.— Он замолчал и легкая гримаса раздражения промелькнула у него на лице. Наверное, Огородников не совсем еще потерял способность видеть себя со стороны и сейчас почувствовал острое недовольство собой, тем, что он, известный писатель, пожилой человек, суетливо демонстрирует удостоверения и разглагольствует о своих романах. И перед кем? Перед обыкновенным мальчишкой — следователем районной прокуратуры. Но что-то в этом мальчишке со странной фамилией было неординарное. Это он смутно чувствовал. Внимательный, даже пристальный взгляд? Может быть, какое-то тщательно скрываемое за приветливой улыбкой превосходство? Чушь. Тогда что же? Прекрасно сидящий темно-серый костюм? И скромный красивый галстук. И сам он — худой, подтянутый, внимательный, внешне благожелательный. Можно даже сказать, рафинированный. Огородников впервые почувствовал себя неуютно в своей нарочито небрежной, но очень дорогой джинсе. Он всегда так одевался, направляясь в какое-нибудь официальное заведение. «Пусть бюрократы и аппаратчики чувствуют, что я независим, раскован, лишен предрассудков. И богат». Иногда он одевал золотую цепочку с декоративной бритвой и большой перстень с бриллиантом. И чувствовал себя прекрасно, непринужденно разговаривая с министром или генералом. А тут вдруг испытал острое чувство дискомфорта. Следователь был вежлив и писатель никак не мог понять, что же в его манере держать себя или в его характере вызывает чувство зависти.
Он собрал удостоверения, спрятал их в карман и, переломив свое раздражение, с улыбкой спросил: