— У вас общий заказ? — спросила официантка.
— Заказ общий, счета отдельные.— Панин подмигнул Курносову.— Пусть не думают, что мы друг друга обедами подкупаем, правда?
Курносов улыбнулся. Когда официантка ушла, он сказал:
— Есть у меня подозрение, что все услышанное вами сегодня в театре — вранье. Леня Орешников ушел от «Арлекинов» потому, что жена главрежа стала его любовницей…
Чего только ни ожидал услышать капитан, но не это! Несколько минут они сидели молча. Панин переваривал новость, а Курносов посматривал на него с легкой улыбкой и, не скрывая, наслаждался произведенным эффектом. А потом сказал:
— Я почему-то считал, что сыщики умеют прятать свои чувства.
Панин даже никак не отреагировал на эту колкость, что случалось с ним редко. «Наверное, он очень не любит главного режиссера,— решил капитан.— А может быть, врет?» И спросил осторожно:
— Вы думаете, что Данилкина знает, где находится певец?
— Не играйте со мной в кошки-мышки, товарищ сыщик. Вы не хуже моего знаете, что Орешникова нет в живых!
— Да откуда я это знаю! — искренне возмутился Панин.— У нас каждый день кто-нибудь пропадает, а через неделю находится. Посмотрите наши витрины — постоянно висят портреты таких людей!
— Почему бы вам не повесить и портрет Орешникова? А можно и старую афишу. Только сделайте надпечатку: «Разыскивается милицией».
Нет, этот желчный человек совсем не был похож на тихого мямлю — помрежа, пугливо подсовывающего утром в театре капитану лист бумаги с указанием места встречи.
— У вас, Вилен Николаевич, плохие отношения с главным режиссером? — спросил Панин.
— Прекрасные! В нашем театре нет человека, у которого были бы плохие отношения с Данилкиным. Так же, как нет ни одного человека, который, уйдя из театра, сохранил бы с ним дружбу. А я… я просто его ненавижу.
Официантка принесла салат и блинчики.
— Не забудьте мороженое,— обратился к ней капитан.— С вишневым вареньем. И кофе.
— Я мороженого не ем,— сказал Курносов.
Они молча принялись за салат. Капитан ел и думал о том, что, если сейчас выяснять отношения между помрежем и Данилкиным, вечера не хватит. Поэтому следует говорить только о самом существенном. Похоже, что эта встреча не последняя.
Помреж посмотрел на часы.
— Кофе и мороженое вам придется доедать в одиночестве. В шесть я должен быть в театре, а перед этим заехать домой.— Он показал глазами на торт и цветы.
— Я на машине. Подвезу,— предложил Панин.
— Я тоже на машине. Иначе мне было бы не выкроить времени на рандеву с вами.
— Оставьте свой домашний телефон.
Курносов протянул капитану визитную карточку.
— Вилен Николаевич, откуда у вас такая уверенность, что Орешникова нет в живых?
— Мы с Леней были очень дружны. Он хороший парень. Правда. Вся эта его мишура, шумиха, обожательницы — реверансы перед молодежью. Он всегда хотел стать кумиром — и добился этого. А значит, принял их правила. Вы думаете, толпа молодежи в огромном зале пляшет и скандирует, подчиняясь ритму своего кумира на сцене? Нет! Совсем наоборот! Это он принял их правила и следует заданным ими ритмам…
— А если ближе к делу? — перебил капитан.
— Откуда моя уверенность, спросили вы? Да ведь мы все — живые люди. Общаемся, перезваниваемся, сплетничаем. Когда Леонид исчез с Дворцовой площади во время съемок, многие восхищались: «Вот парень! Умеет устраивать скандальную рекламу!» Гадали, где он спрятался. А сегодня друзья забеспокоились…
— У него есть близкие друзья?
Курносов посмотрел на капитана с укоризной.
— Татьяна Данилкина позвонила его маме в Лугу. Осторожно выяснила — Леня не приезжал. Звонила в Крым. В Мисхоре дача его приятеля Ветлова из Мариинки. Леонид иногда отдыхает там. Нету! Я позвонил двоюродному брату — тот оказался на гастролях. Есть у него еще одна девица…
Помреж так сказал «еще одна», что Панин понял: связь с Татьяной Данилкиной у певца продолжается.
— Я проверил — и у нее Лени не было.
— Стоп! — сказал капитан.— Не так быстро. Я запишу адреса…
— Будете проверять? Зря. Его нигде нет.
— Для верности, для верности…— пробормотал Панин, доставая свой потрепанный блокнот.
Он записал адреса матери, «еще одной девицы» — Валентины Полонской, двоюродного брата. Спросил:
— А вернулся он с гастролей?
— Вернулся. Он ведь тоже поет. В джазе у Бантера. Владимир Бабкин. Бабкин — это его псевдоним. Раньше был Орешниковым, но после того, как Леня пошел в гору, взял фамилию матери и стал Бабкиным. И правильно. Двух Орешниковых для одного Ленинграда многовато.
Панин записал телефон брата и наконец решился задать главный вопрос:
— Вилен Николаевич, вы думаете, Данилкин мог убить Леонида? Похитить со съемок?
— Мог. Похитить с киносъемки и утопить в Зимней канавке. Или зарыть где-нибудь.
— Но это же фантастика!
— А он такой человек! На грани фантастики. Думаете, ему легко жить с Татьяной, зная про ее отношения с Леонидом? Изо дня в день засыпать и просыпаться с ней в одной постели?
Александр поморщился. Не очень-то ему верилось в рисуемую помрежем картину.
— Что же он не разводится? Не прогонит ее?
— Вот уж тогда театр погибнет окончательно. После Лениного ухода мы выкарабкались благодаря Татьяне. Она прекрасная актриса. Редкий, по нашим временам, голос. А вы говорите — прогнать!
— Надо же искать молодых, талантливых.
Курносов посмотрел на капитана, как на наивного деревенщину.
— Искать? Да он только и делает, что ищет. Но такие, как Леня, на дороге не валяются.
— Я прочитал заметку о вашем театре в «Смене». Странный театр.
— Странный. Эта журналистка молодец. Ухватила главное. Нельзя держать актеров на коротком поводке, играть в большую семью.
— Вам Орешников никогда не говорил, что его преследуют рэкетиры?
— Рэкетиры? Известного певца?! Разве такое возможно?
— А разве возможно, чтобы известного певца подстерегал с ножом за углом режиссер?
— Возможно,— упрямо сказал Курносов.— Только не с ножом, а с пистолетом.
— У него есть пистолет?
— Откуда я знаю!
— Толчем воду в ступе,— нахмурился капитан.— У вас нет конкретных фактов. Одни подозрения.
— У меня есть факты. Три года назад произошел такой случай… Леня еще только начинал выходить в «кумиры». Данилкину кто-то из театральных холуев дал наводку, где и в какое время Орешников встречается с Татьяной. Думаете, он побежал бить им морды? Ничуть не бывало! Леня всегда подъезжал на машине к садику на улице Блохина…
— У него есть машина? — спросил Панин, мысленно отпустив по своему адресу нелестный эпитет. «Как я мог не поинтересоваться — есть ли и где сейчас находится?!»
— Была,— недовольный тем, что его перебили, Курносов смерил капитана сердитым взглядом.— Так вот! Наш главреж «стукнул» в ГАИ, что актер Орешников использует личный транспорт для получения наживы, возит за плату пассажиров. За ним и проследили. Улица Блохина рядом с театром. Только Орешников посадил Таньку в машину, его и застопорили. Ситуация — хоть вешайся. Сказать, что Татьяна его знакомая, недавняя коллега по театру, начнут проверять, придут в театр. Он и ответил на вопрос «кого возите?»: «Руку девушка подняла — я и тормознул. Почему не подвезти красивую женщину, если по пути?» Татьяну отпустили, а Леонида помытарили…
— Откуда вы знаете, что в ГАИ позвонил Данилкин? Может быть, случайно? В тот год крепко по частной инициативе ударили.
— А потому, что через два дня Леню опять изловили. Он другую приятельницу подвозил.
— Да-а! — улыбнулся капитан.— Тяжелый случай. Вот что происходит, когда приятельниц много. И чем же дело закончилось?
— Гаишники на этот раз приличные попались. И музыкально образованные. Они Леню узнали и про наводку намекнули. «У вас, Леонид,— сказали,— серьезные недоброжелатели есть». Он и поостерегся — машину продал. Вот вам Данилкин!
— Да ведь мог и другой наводить!
— Мог, конечно, но здесь рука оскорбленного мужа чувствуется.