На самом деле его зовут, конечно, не Коатль. Он зовётся, как аристократы Средневековой Европы, именем той территории, которую он и прочие аборигены считают его территорией. По крайней мере, в том смысле, что в настоящее время он там живёт. Имя довольно длинное и совершенно непроизносимое речевым аппаратом человека. Перевести его удалось тоже весьма приблизительно. Во всяком случае, Светлана не поняла, чем перечисленные в названии территории особенности, условно – всякие там пригорки и ручейки, выделяют эту территорию из других. Но в утерянном отчёте она указывала именно это, не до конца понятное, имя.
Болото и драгоценная пустыня
Кстати, несмотря на длинное название, территория совсем небольшая. По местным меркам; в перенаселённой Солнечной системе мало кто может похвастаться таким обширным личным владением… собственно, даже те, кто имеет в собственности большой участок земли, предпочитают не хвастаться им, а скрывать этот факт. Но, как выяснила Светлана, в сообществе долины Спокойствия (контакты которого с аборигенами, живущими в других долинах, довольно редки – нужно перебраться через горы), насчитывающем примерно пятьсот особей, величина территории Коатля в ранжированном по площади списке где-то в середине нижней трети. Дело другое, что личные территории различаются по комфорту или чему-то аналогичному, и тут его участок где-то в середине. Но по оценке комфортности добиться взаимопонимания не удалось. Коатль не смог так объяснить критерии оценки, чтобы она поняла. Неважно; главное, его участок по цене, если бы у аборигенов было такое понятие – а его не было – оказался бы лучше одной шестой части прочих участков и хуже пяти шестых. С этой точки зрения непонятно, почему он считает среднюю комфортность каким-то преимуществом. Преимуществом перед чем? Перед величиной? Ну… бывают и похуже критерии.
Как территория любого члена местного сообщества, участок Коатля включает кусок каменистой пустыни и кусок заболоченного ущелья. Там и там он проводит одинаковое время. В болото Светлана предпочитает не заходить. После единственного раза, когда с трудом выбралась из него. Почему-то она думала, что Коатль выбирает участки с почвой, которая может его удержать. Хоть он и змей, но ведь пернатый же. А раз она легче Коатля раза в полтора-два, то и она не провалится. Вот был сюрприз, что Коатль, подчиняясь своему очень сложному и обязательному к исполнению режиму существования, как раз намерен почти полностью утонуть в своём болоте. И вот он как раз туда неожиданно занырнул, найдя подходящее окошко, и в тот же момент она провалилась. К счастью, не с головой, так что ориентации не потеряла. Даже сообразила немного поддуть скафандр, чтобы он всплыл, так что она была погружена чуть больше, чем по пояс, и уже тогда выбираться.
– Извини, – повторял тогда Коатль, моргая своими большими наивными глазами. Он расположился было удобно для беседы, по его понятиям, то есть только уши и нос торчали над поверхностью, и услышал подозрительные звуки (междометия, произносимые дрожащим голосом, и всхлипы – всё же она испугалась – на фоне чавканья болота).
Чем извиняться, лучше бы подтолкнул. Но он никогда к ней не прикасался. Наверное, опасался повредить ей. Или что она испугается. В том случае – испугается ещё больше. Во всяком случае, дело было не в том, что она извозилась, как поросёнок. Но сам был ещё почище. То есть, наоборот, не чище её. Завёл в болото, как Сусанин, а теперь извиняется. Но, разумеется, вслух она своего возмущения не выразила. Сама виновата. Нужно учитывать, что при неполном взаимопонимании местный житель в такую ловушку легко заведёт. Потому что для него само собой разумеется, что пришелец очевидные-то вещи понимает. Раз идёт за ним в болото, значит, хочет вместе нырнуть, ясное дело, а то зачем бы шёл? Но этот хотя бы понял, что за недоразумение произошло. И, видимо, посчитал себя виноватым. Это хорошо, конечно, но всё равно оставило неприятное воспоминание, связанное с болотом.