АЛЕКСАНДР. Понятное дело, если уж человек настолько превзошел все науки, что может изготовить даже декстра-латератор, Платон ему, надо полагать, без надобности.
ФИЛОН. Как ты сказал, Квинт? Декстра-латератор?
КВИНТ. Пусть будет так, Филон. Раз уж обречены мы говорить даже о вещах в высшей степени возвышенных и удаленных от обыденности, пользуясь теми самыми словами, какие можно услышать на рынке от последней торговки - или по крайности можно было услышать во времена Перикла, - давай уж выдумаем хоть одно слово, которое значило бы только то, что мы хотим сказать. Так вот, получилось у нас, что техник наш умеет, в сущности, одно - делать декстра-латераторы.
АНАТОЛИЙ. В таком случае, чтобы вписаться в общество, придется ему декстра-латераторами торговать, хотя не поручусь, что торговля в большей мере приличествует свободному человеку, нежели, например, юриспруденция.
КВИНТ. Правильно, Филон, и в результате он добьется того, что всякий будет обладать своим декстра-латератором.
ФИЛОН. Не всякий, Квинт, а лишь тот, кто достоин владеть таким чудом и притом имеет достаточно денег, чтобы его купить.
КВИНТ. И доблестные легионеры будут сами убеждать варваров приобрести сверкающие треножники. Если же варвары будут упорствовать, их принудят к такому обмену силой оружия.
ФИЛОН. Но ведь варвары...
КВИНТ. Декстра-латератору доступно все! Он может, например, выпустить черный дым, в котором задохнутся несметные орды.** Но, друг мой Филон, самое главное, нашему Гефесту придется и других обучить своей перекошенной философии, ибо иначе, поверь мне, трудно ожидать, чтобы простой сенатор или даже такой замечательный человек, как мы с тобой, сумел бы совладать с покупкой, вне сомнения, драгоценной, но для человека темного едва ли не столь же бесполезной, как прекрасная картина для слепого.
ФИЛОН. Разумеется, если он почти философ, то, подобно прочим философам, воспитает он учеников, и ученики эти, возможно, превзойдут даже его самого, ибо если все можно совершенствовать, то и декстра-латератор не составляет исключения. И все же, Квинт, где, у какого автора отыскал ты это слово, на вид, правда, не варварское, но в равной мере смущающее слух как эллина, так и римлянина?
КВИНТ. Мы же решили, Филон, позволить себе сегодня выдумку легкую, простую и свободную, ничем не связанную. Итак, ты сам утверждаешь, что наш Гефест породит, не из бедра, а из головы, как некогда Афину породил Юпитер, - и не хмыкай так презрительно, Филон, - великое множество других техников. И должен ты также согласиться, что властью над остальными людьми они будут обладать именно и буквально тиранической, даже если и не желали бы они для себя такой власти. Это государство, Филон, называю я технократией.
ФИЛОН. Начал ты с того, Квинт, что только этот жуткий декстра-латератор наше счастье, что не слышит нас никто из неистовых ревнителей аттикизма, - будто бы один и может дать людям свободу, а теперь получается, что свобода эта, еще и не родившись, обернется жесточайшей тиранией, пусть даже тираны и будут философами, как некогда Критий.
АНАТОЛИЙ. Утопия начинается там, где тираны становятся философами или философы - тиранами.
КВИНТ. Да, Филон, вместо свободы у нас выходит тирания, и кому-то, быть может, она показалась бы предпочтительнее законов и обычаев, что существовали веками. Если желаешь, попробуй опровергнуть меня.
ФИЛОН. Зачем же, Квинт, стану я спорить с тобой, если, в сущности, безразличной считаю эту твою странную свободу, о которой, между прочим, не писал никто из древних авторов? Нет уж, продолжай свои вакхические рассуждения, и да поможет тебе Либер как-нибудь из них выпутаться!
КВИНТ. Что же заговорил ты, друг мой Филон, словно школьный наставник, выискивая в моей простой и безыскусной речи слова, которые мог бы вставить в учебную декламацию? Неужели так устрашило тебя первое же противоречие?
АНАТОЛИЙ. Иными словами, наш друг Квинт имеет в виду как раз показать, что первая технократия с неизбежностью исчерпает себя?
КВИНТ. Именно, милый Филон, и поскольку известно, что тираны не могут властвовать иначе, нежели опираясь на силу оружия, придется нам утверждать, что и технократия, начавшись с тирании незаметной и бескровной, превратится в тиранию кровавую и жестокую, как не раз уже бывало, когда великие замыслы становились достоянием слишком многих, в том числе и дурных людей.
ФИЛОН. Насколько я тебя знаю, Квинт, ты ведешь к тому, что эта технократия давай в самом деле назовем ее первой, ибо ты на ней не остановишься, - будет уничтожена?
АЛЕКСАНДР. Разумеется, но декстра-латераторы останутся. Ведь даже и восставший народ не разрушал до основания свой город потому лишь, что им некогда правил тиран.
АНАТОЛИЙ. Быстро можно, оказывается, перейти от первой технократии ко второй, если ты истинный квирит и конкретными деталями не озабочен отнюдь.
АЛЕКСАНДР. Согласен, любезный Филон, но ведь анализ существенно упрощается, если мы позволим себе абстрагироваться от многочисленных и, не отрицаю, важных факторов. А если тебе хочется, чтобы все было строго, обратись-ка ты к Джошуа.
ФИЛОН. Нет-нет, Квинт, как можно! И не в том только дело, друг мой Квинт, что быть христианином предосудительно и опасно, но скорее в том, что, полагаю, негоже философу и римскому гражданину уповать на потусторонние умствования, коим оный философ мог бы предаваться поистине лишь наравне с последним из рабов.
КВИНТ. Не странно ли, милый Филон, что даже меня ты подозреваешь в симпатиях к этому учению, которое, в сущности, не более чем иудейская ересь? Приходится предположить, что в этой совокупности социофилософских представлений содержится некое рациональное зерно, хоть я, признаться, его и не вижу. Это был не тот Джошуа, Филон.
ФИЛОН. Ну ладно, Квинт, ладно, верю, что ты всегда готов почитать кумиры. Продолжай.
КВИНТ. Подлей мне вина, Филон.
АНАТОЛИЙ. Да, а как там в самом деле обстояло с кумирами?
АЛЕКСАНДР. Сколько я помню, была некоторая свобода почитания, но, право же, не стоило говорить об этом с Филоном: скользкий, знаешь ли, типчик.
ФИЛОН. Мне почудилось, Квинт, или ты высказал какие-то подозрения касательно нерушимой верности моей дружбы?
АЛЕКСАНДР. Послышалось
КВИНТ. Ну вот, и в результате всей этой долгой возни получится у нас, что каждый человек будет обладать всем необходимым для удовлетворения индивидуальных потребностей.
ФИЛОН. Но это же приведет к распаду социальных связей!
КВИНТ. Да, Филон, такая проблема существует, но, полагаю, ты не решишься отрицать, что в нашей модели такое направление эволюции возможно и, более того, неизбежно, если мы не отказываемся от постулированного нами примата свободы.
АНАТОЛИЙ. Но, любезный Александр, согласись, что невозможно человеку вести жизнь, его достойную, если лишен он права участвовать в народном собрании, выступать с речами, а когда потребуется - с оружием в руках встать на защиту отечества своего.
АЛЕКСАНДР. Друг мой Анатолий, заметь, что египтянин назвал бы в числе гражданских обязанностей также и поклонение кровожадным крокодилам или безобразным обезьянам - если бы, конечно, он, выросший под гнетом деспотии, мог иметь представление о гражданских обязанностях.
ФИЛОН. Ну, возможно, такое представление только и появляется под гнетом деспотии. Или под игом. Или, на худой конец, под ярмом.
КВИНТ. В самом деле, друг мой Филон, думаю, ты бы не возражал поселиться в уютном уединенном коттедже, если бы тебе была гарантирована возможность пользоваться всеми достижениями развитой цивилизации.
АНАТОЛИЙ. Да, Квинт, именно о невозможных вещах собирался ты сегодня говорить, и вижу я, что свой обет ты исполнил.