Я с медведями не сражалась, я вообще ни разу в зверином облике не дралась, но смею надеяться — постоять за себя смогла бы. Вообще для меня вторая ипостась — больше баловство и легкий способ убежать от проблем и дурного настроения в полнолуние. Я ж папина принцесса, всю жизнь прожила под защитой. И теперь еду с Герхардом, а далее меня дед защищать будет. Не о чем мне волноваться, если подумать. Вот только принцессой меня теперь называть не стоило. Слишком горько.
Дождь сопровождал нас весь день до самого постоялого двора, то утихая, то припуская с новыми силами. Порою он был больше похож на снег, чем на дождь. Пару раз по крыше дилижанса стучал град. Премерзкая погода не благоприятствовала частым остановкам. В кусты мы бегали очень быстро, очень. Оттого и приехали на ночевку раньше, чем обычно. Это радовало: наши с Милисентой платья забрали в чистку и сушку, а ужин принесли прямо в комнаты. Завернувшись в одеяло, мы предавались безделью. Вдова была неразговорчива. Зато не было сомнений, что у нее хорошее воспитание: весь вечер она просидела с книгой, да не с каким-то дамским романом, а с собранием сочинений Манкутто — философа и теолога прошлого века. Я такую муть, в смысле столь серьезную литературу терпеть не могла, никакой другой книги у вдовы не оказалось, и, немного полежав на полу (чтобы размять ноющую от долгой поездки спину), я отправилась спать.
--
Больше никогда я не соглашусь на такие путешествия! Лучше бы я ехала одна своим ходом! То ли от переживаний, то ли от дурной погоды и дождя я заболела. Наутро проснулась со страшной головной болью, опухшими глазами и заложенным носом. И, конечно, на постоялом дворе не оказалось целителя! И в ближайшей деревне его тоже не имелось. Я сидела за столом, вцепившись в чашку с горячим чаем и вздыхала.
— Это в город надо посылать, — почесал голову хозяин трактира. — Или миледи здесь останется. Через три дня всё пройдёт.
— Как же так! — ахала Милисента. — Ведь это и деньги потерянные, и неделя времени, и близкие волноваться будут! Да и в следующем дилижансе может не оказаться места!
— Совершенно точно не окажется! — деловито подтвердил кучер. — Обычно заполненные едут.
— Надо было брата моего посылать, — вздыхал Герхард, разглядывая моё осунувшееся лицо. — Он целитель. От него хоть толк был бы, а что я? Может, вытерпишь? Сядешь в уголочке, укутаешься в одеяло, подремлешь?
— И помру к следующей станции, — жалостливо шмыгнула носом я. — По-твоему, зря лекари постельный режим выписывают?
— Два-то дня выдержишь как-нибудь, — легкомысленно махнул рукой мой охранник. — А там уж и встретят нас. Ты ведь девочка крепкая.
Я его ненавидела в этот момент. Как же он не понимает — плохо мне, плохо! Никто меня не любит, не жалеет. Даже степняк молча стоит в сторонке, а делал вид, что я ему нравлюсь! Все мужчины — лицемеры!
— Может, послать в город за лекарем? — неуверенно предложила вдова. — День потеряем, это не так уж и страшно. Не бросать же девочку здесь!
— Расписание, лошади, — напомнил кучер. — У нашей службы всё рассчитано.
Я уныло смотрела на столпившихся вокруг меня людей. Перед глазами плыло, дышала я ртом и вдобавок начала потеть. Прямо чувствовала, как по спине текут противные капельки пота. Не поеду никуда! Останусь тут и буду страдать!
— Позвольте, я попробую, — неожиданно для всех подал голос степняк. — Я немного смыслю в целительстве!
Герхард позволил. Он отошел в сторонку, разрешая степняку опуститься передо мной на корточки и взять мои ледяные руки в горячие ладони. Под его пристальным взглядом глаза закрывались сами собой. Я почувствовала, как обжигающие и жесткие пальцы Аяза вертят и мнут мою больную голову. Он что-то бормотал на незнакомом мне языке. От его прикосновений хотелось мурлыкать, это было невероятно сладко. Пальцы словно вытягивали боль. Когда он отошел, встряхивая кистями, в голове было легко и весело, и даже нос задышал.
— Вы целитель? — изумленно спросила я по-славски, совершенно забыв, что не должна знать этот язык.
— Не совсем, — смущенно улыбнулся Аяз. — Я лошадник.
— Как это?
— Разговариваю с лошадьми, лечу их.
— Я что, лошадь, по-вашему? — возмутилась я.
— Но ведь сработало же! — по-мальчишечьи ухмыльнулся юноша. — Вам ведь легче?
— Намного, — кротко согласилась я. — Спасибо.
Я действительно чувствовала себя практически здоровой. Головная боль почти ушла, нос дышал, слабости не было. Можно было ехать дальше. Все попутчики очень обрадовались. Даже "разбойники" изобразили на лице что-то похожее на улыбку и поздравили меня с выздоровлением.