— Ты станешь генеральным директором в следующем месяце?
Оливер кивает.
— Да. Я знал, что это произойдет. Но я не думал, что это произойдет так скоро.
— Вау. Поздравляю. Это…вау.
Я тоже знала, что это приближается. Но это все равно важный момент. На достижение большого момента Оливер потратил годы — десятилетия.
Он улыбается, затем притягивает меня ближе.
— Я счастлив, Ханна. Так чертовски счастлив. Просто видеть своего отца… Я бы хотел, чтобы моя мама была сегодня там. Хотел бы я, чтобы с ним все было по-другому. Просто в некоторые дни это бывает сложнее.
Я просовываю руку под его смокинг, пока не нахожу ровный стук его сердца.
— У тебя есть я, — шепчу я. — Я всегда буду с тобой.
Он целует меня, и это так сильно, так всепоглощающе, что я даже не осознаю, что он толкает меня к кровати, пока я не падаю на матрас.
Осознание потрескивает между нами, как электричество, пока мы продолжаем целоваться. Некоторое время назад я привыкла к мысли быть замужем за Оливером. Но это кажется другим — я в свадебном платье, а он в смокинге. Это кажется реальным, постоянным и долговечным, все те вечные идеалы, которые призван олицетворять брак.
Я извиваюсь на одеяле, ткань моего платья образует вокруг меня собственное одеяло.
— Ты можешь, пожалуйста, вытащить меня из него?
Оливер ухмыляется.
— Я справился только с десятью пуговицами.
— Из…
— Ста?
Я вздыхаю.
— Ты можешь продолжить? Я ни за что не смогу заснуть в нем сегодня.
— Кто сказал, что ты будешь спать? — Его улыбка становится коварной. — Жена.
Я не вижу его рук. Но я чувствую их, поднимающих и сдвигающих ткань платья, пока не обнажаются мои ноги. Белый шелк закрывает мне обзор его плеч, но я догадываюсь, что он имеет в виду, когда стринги, которые на мне надеты, стягиваются с моих ног.
Мои бедра дергаются, когда я чувствую, как его язык обводит мою щель, внезапное ощущение наэлектризовывает. Он лижет меня, пока я не начинаю дрожать и задыхаться, затем заменяет свой язык членом.
— Это то, чего ты хочешь?
Я слишком занята стонами, чтобы сформулировать слова. Нет беспокойства. Никаких сомнений. Я могу просто погрузиться в наслаждение, зная, что он будет рядом, чтобы не дать мне утонуть.
Никто, кроме Оливера, не мог завести меня так сильно, так быстро. Я чувствую приближение второго оргазма, хотя я только что кончила. Зависимость, которую может подпитать только он, вырывается на поверхность. Он трет мой клитор, и я сжимаюсь вокруг него, удерживая его, даже несмотря на то, что мы постоянно сливаемся воедино другими способами.
Его поглаживания глубже. Жестче. Как будто он точно знает, что мне нужно. А затем он целует меня, завладевая моим ртом так же, как контролирует все остальное мое тело. Я кончаю дрожащей волной, чувствуя, как его освобождение наполняет меня теплом.
— Тебя никогда не будет достаточно, — шепчет он. — Но мы будем делать это чертовски много раз.
ЭПИЛОГ
ОЛИВЕР
Влага стекает по моей спине ровными струйками, солнце безжалостно светит. Группа впереди нас, наконец, продвигается к следующей лунке, так что мы можем перестать стоять без дела, изнывая от жары.
— Легкий угол, — говорит мой отец, тщательно выбирая клюшку и подходя к ожидающему мячу. Но он внимательно изучает поле, не делая удара сразу.
Крю стонет, поднимая свою клюшку и прижимая ее к задней части шеи, когда он смотрит в голубое небо.
— Просто ударь по чертову мячу, папа.
Здесь многолюдно и жарко, и наш папа отказывается делать что-либо, кроме идеального удара.
Гольф никогда не был увлечением Крю. Мы с отцом много играли вместе, но обычно это было с возможными клиентами. Никогда только мы вдвоем.
Но эта вылазка была его идеей, и вот мы втроем пытаемся забыть годы вражды, негодования и ошибок на протяжении восемнадцати лунок.
— Работа в Голливуде сделала тебя нетерпеливым.
Крю закатывает глаза, затем хватает бутылку воды из тележки для гольфа. Я смотрю на неподвижные листья пальмы, пока они не начинают раскачиваться, ветерок с воды, наконец, движется в этом направлении. Воздух слишком теплый, чтобы принести большое облегчение, но это уже что-то. И, несмотря на жару, окрестности прекрасны. Пышная зелень поля для гольфа простирается прямо до одного из белых пляжей, а бирюзовая вода простирается до самого горизонта.
Мой папа, наконец, делает свой удар, закатывая его достаточно близко к лунке, он, вероятно, попадет при следующем ходе. Затем наступает очередь Крю. Его замах слабый, мяч едва перемещается. Он хмуро смотрит на моего отца, который не высказывает критики, что шокирует. Мой мяч приземляется между их мячами, не так близко, как у моего отца, но и не так далеко, как у Крю.