— Ты занимаешься серфингом?
— Нет.
— Эдди — хороший учитель. Он учил меня.
— Отлично. — Его тон ровный, когда он забирается на пассажирское сиденье.
Я застегиваю ремень безопасности, прикусывая внутреннюю сторону щеки.
Ранее я хотела, чтобы Оливер вел себя именно так, как сейчас — отстраненно и холодно.
Он был слишком очарователен за ужином, терпеливо отвечая на вопросы моей мамы. Слишком дерзко играл в крокет, заставляя меня наслаждаться игрой больше, чем если бы я выиграла. А потом его телефон продолжал звонить по дороге в «Каньон», напоминая мне, что он занят и важен, и у него были планы на эти выходные, которые не включали в себя развлечение моей семьи.
Но теперь, когда он смотрит в окно так, словно хотел бы быть где угодно еще, меня пронзает непрекращающаяся боль сожаления.
Я прочищаю горло.
— Ты понравился моей семье.
— Извини. — Его ответ сух, без капли сожаления.
Я выдыхаю.
— Мне жаль, Оливер.
— Из-за чего?
— Прошлое. Мне не следовало поднимать… этот вопрос.
— Если эксгибиционизм — это твой конек…
Неожиданно раздается смех.
— Это не так.
— Хотя, если это так… — В его тоне есть дразнящая нотка, и прилив облегчения ошеломляет. Я не понимала, насколько меня беспокоило, что причиненный мною вред был непоправим, пока не появился знак, что это не так.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать очередной смешок.
— Я никому не скажу. Я обещаю. Ты можешь доверять мне. И это, вероятно, ничего не значит для тебя после того, что я сказала ранее.
Когда я оглядываюсь, с лица Оливера исчезает всякое веселье. Он снова принимает невозмутимый вид.
Как только он понимает, что я смотрю на него, он кивает.
— Хорошо.
Я сглатываю, киваю в ответ, а затем крепче сжимаю руки на руле. Это не ледяной холод, как в начале поездки, но и не тепло.
— Я подала заявление в архитектурную школу в тот вечер, когда мы познакомились.
Мои глаза снова устремлены на дорогу, но я краем глаза улавливаю движение, когда он смотрит в мою сторону.
— Вот почему я спустилась в бар, вместо того чтобы заказать доставку еды и напитков в номер. Мини-праздник, поскольку я никому не говорила, что подаю заявление.
— Включая меня.
— Я только что сказала тебе.
— Я имею в виду ту ночь, — отвечает он.
— Я тебя не знала. Ты хотел, чтобы я первым делом выпалил это? Мне было достаточно трудно привлечь твое внимание.
Оливер ничего не говорит, я думаю, достаточно долго, чтобы он этого не сделал. И когда он все-таки заговаривает, это лишает меня дара речи.
— Ты всегда привлекала мое внимание, Ханна.
Я бы подумал, что это отговорка, милое чувство, которое ничего не значит. За исключением того, что в словах есть искренность, почти сердитая. Как будто из него вытягивают признание. Или что это то, что он хотел бы изменить, но не может. Эти слова звучат не романтично, а болезненно честно.
Поскольку я не уверена, что сказать в ответ, я ничего не говорю.
Тишина становится напряженной. Не некомфортной, но заметной. Такое чувство, что эти шесть слов — Ты всегда привлекала мое внимание, Ханна — задерживаются и крепнут между нами с каждой милей, которую мы проезжаем.
Появляется то же пульсирующее осознание, которое продолжает приводить к глупым решениям — таким, как замужество или оскорбление его, — что делает меня беспокойной и неприятной.
У меня ушло слишком много времени, чтобы ответить на его последние слова, и недостаточно, чтобы затронуть другую тему.
Наконец, я въезжаю на подъездную дорожку.
Оливер ничего не говорит, когда мы выходим из машины и поднимаемся по ступенькам крыльца к входной двери. Я открываю дверь и включаю свет в прихожей, прежде чем скинуть туфли и пройти на кухню.
Я беру бутылку газированной воды из холодильника и откручиваю крышку, делая большой, бодрящий глоток.
Неожиданно раздаются шаги. Я привыкла жить одна под звуки только моих собственных движений. А я думала, Оливер сразу отправится спать.
Я поворачиваюсь к нему лицом, прислоняюсь спиной к стойке и делаю еще один большой глоток газированной воды. Пузырьки царапают мое горло, напоминая мне, что этот момент реален.
— Ты блефовала у бара, да?
Я поднимаю обе брови. Я вернулась за стол примерно через пять минут после того, как Оливер ушел. Кроме одного парня, который подошел ко мне в баре, я ни с кем, кроме него и моей семьи, не разговаривала весь вечер. О чем он уже знает.