— Так это гордость?
Я выдыхаю.
— Это сложно, вот оно как.
Предложение моего отца вертится у меня на кончике языка.
Ханна присоединилась к короткому списку людей, чьим мнением я дорожу. Я не уверен, когда, почему или как это произошло, но она там. Я ее едва знаю. Но мне кажется, что я знаю достаточно, и по какой-то причине, которую я не могу понять, того короткого промежутка времени, который я провел рядом с ней, было достаточно, чтобы убедиться в этом.
И я хотел бы услышать ее точку зрения, что она думает об этом предложении. Она уже знает даже о Кэндис. У нее есть некоторое представление о том, почему мои отношения с отцом еще более запутанные, чем думает большинство людей.
Но она также и моя жена.
И она также женщина, с которой у меня был секс прошлой ночью. Рядом с которой я проснулся этим утром.
Говорить ей, что часть срочности нашего развода заключается в том, чтобы я мог сделать предложение кому-то другому, звучит как ужасная идея по другим причинам, чем раньше.
Я не беспокоюсь, что она затянет разбирательство назло мне, как предположила Скарлетт. Я беспокоюсь о том, как она отреагирует, и все.
Если ей будет все равно, это будет больно.
Если ей не все равно, это будет больно.
Так что я держу рот на замке, если не считать того, что доедаю свой завтрак.
— Ты закончила? — Спрашиваю я Ханну, как только моя тарелка становится чистой.
Она отводит взгляд от экрана ноутбука, на котором была сосредоточена последние несколько минут. Должно быть, это что-то важное. Или она избегает разговора со мной, после того, как я прервал последний разговор.
— Да.
Я беру ее тарелку и ставлю ее поверх своей, несу обе к раковине и начинаю их споласкивать.
— Ты не обязан этого делать.
— Я знаю.
— Если ты хочешь, э-э, что-нибудь сделать, мы можем сходить… куда-нибудь.
Я поднимаю обе брови.
— Как бы искренне ни звучало это приглашение, я не против остаться здесь до игры. У меня тоже есть работа. — Я никогда не отправлял Скотту электронное письмо с запросом обновленных квартальных отчетов, и я уверен, что к настоящему времени в моем почтовом ящике накопилось множество других вопросов.
Ханна соскальзывает со своего табурета.
— Это не значит, что ты должна мыть посуду. Ты гость.
— Ты готовила. И я твой муж.
Никогда, никогда я не представлял, что буду произносить эти слова, стоя в крошечном бунгало в нескольких кварталах от пляжа. Забавно, что жизнь закручивается по спирали из-за одного маленького решения.
— Это не считается причиной. На самом деле мы не женаты.
— Нет? — Я наливаю немного мыла на губку и начинаю оттирать тарелки. — Мы даже соблюли все обряды бракосочетания.
— Итак… мы обсуждим это?
— Нечего обсуждать. Я не буду притворяться, что этого не было.
— Это было ошибкой.
— Вероятно, — соглашаюсь я. Я бы назвал это ошибкой, но я этого не делаю. И, стоя с ней на кухне и наблюдая, как я мою посуду, я не уверен, что это точное описание. Потому что ошибки — это выбор, к которому ты бы вернулся и изменил, и я определенно так не сделал бы с прошлой ночью.
— Ты уверен, что не возражаешь, если я поработаю?
— Я уверен. — Я заканчиваю мыть посуду и вытираю руки, Ханна все это время наблюдает за мной.
— Последний парень, который видел, как я работа в воскресенье, сказал мне, что мой отец меня не уволит.
— Последней женщиной, которая готовила для меня, была моя мама. Спасибо за завтрак.
Я оставляю ее стоять на кухне и иду по коридору к работе, которая всегда меня ждет.
Семья Ханны забирает нас сразу после полудня. Вся ее семья. Дин за рулем, Синтия на пассажирском сиденье. Эйприл, Эдди и Рейчел занимают средний ряд. Рейчел вылезает, чтобы мы с Ханной могли заползти в третий ряд.
Синтия предлагает мне свое место, но я вежливо отказываюсь.
Требуется некоторое маневрирование, чтобы забраться на сиденье, не говоря уже о том, чтобы устроиться поудобнее. Жесткая ткань моего костюма не предназначена для лазания, и в нем тесно.
Губы Ханны подергиваются, когда она смотрит на меня, мои колени согнуты передо мной так высоко, что почти достают до подбородка.
В задней части автомобиля тесно и тепло. Солнце светит вовсю, температура поднимается до 24 °C. Это шок для моего организма, поскольку Нью-Йорку уже несколько месяцев не переваливало за 16 °C.